Подобно серому, засохшему соцветию, которое, будучи опущено в воду, распускается и превращается во множество свежих цветков, развернулось и ее преждевременно увядшее сердце. Она нетерпеливо желала полного выздоровления, чтобы, подобно Анне, ухаживать за больными и показать на деле ту любовь, которой Христос требует от своих верных.
В новой вере ее в особенности радовало то, что эта вера обещала блаженство не богачам, а кающимся и жаждущим прощения, несчастным, бедным и страждущим, на которых она смотрела как на людей, принадлежащих как бы к одному с ней семейству.
Ее энергичная натура не довольствовалась добрыми намерениями, а стремилась осуществить их на деле. В Безе она могла начать свою деятельность вместе с Анной, и эта мысль облегчала ей разлуку с Александрией.
Попутный ветер, дувший к югу, благополучно принес путников к месту назначения.
Через два дня после их отплытия Антиной снова пробрался в сад Павлины. Он подошел к домику Анны, но напрасно искал глазами Марию.
Путь был свободен.
Отсутствие Марии должно было обрадовать его, но он встревожился.
Его сердце сильно билось; он думал, что, может быть, ему удастся сегодня застать Селену одну.
Не постучавшись, он отворил дверь, но не решился переступить через порог, потому что в первой комнате стоял какой-то незнакомый мужчина.
Это был столяр-христианин, семейству которого Павлина предоставила домик. Он спросил Антиноя, что ему нужно.
— Дома ли госпожа Анна? — пробормотал вифинец.
— Не живет больше здесь.
— А ее приемная дочь, Селена?
— Отправилась вместе с нею в Верхний Египет. У тебя есть до них какое-нибудь дело?
— Нет, — ответил юноша в смущении. — Когда они уехали?
— Третьего дня.
— И не вернутся?
— В ближайшие годы, наверно, нет. Впоследствии — может быть, если Богу будет угодно.
Антиной беспрепятственно вышел из сада по широкой средней аллее.
Он был бледен и чувствовал себя как странник в пустыне, увидевший, что источник, водою которого он надеялся утолить жажду, завален камнями.
В первый свободный час следующего дня юноша снова постучался в дверь жилища столяра, чтобы спросить, в каком месте Верхнего Египта намеревались высадиться переселенцы, и ремесленник ответил откровенно:
— В Безе.
Антиной всегда был мечтателем, но Адриан еще никогда не видел его таким рассеянным, таким вялым и задумчивым, как в это время.
Когда он пытался пробудить его от рассеянности и заставить быть бодрее, любимец смотрел на него умоляющим взглядом и употреблял все усилия к тому, чтобы угодить своему господину и принять более веселый вид, но это ему удавалось лишь на короткое время.
Даже на охотах в Ливийской пустыне, которые несколько раз устраивал император, Антиной оставался вялым и безучастным к этим удовольствиям, которым он в другое время предавался с радостью и искусством.
Император оставался в Александрии дольше, чем в других городах, и теперь чувствовал себя утомленным празднествами и пиршествами, словесными битвами с членами ученой коллегии Музея, сношениями с восторженными мистиками, истолкователями знамений, астрологами и шарлатанами, которыми кишел этот город. Короткие аудиенции, которые он давал вождям разных религиозных общин, и посещения мастерских этого трудолюбивого промышленного центра тоже начали его утомлять.
Однажды император объявил, что намерен посетить южные округа Нильской долины.
Об этой милости просили его жрецы туземных египетских богов, и не только его любознательность и страсть к путешествиям, но также и государственные соображения побуждали его исполнить желание жреческой касты, в особенности влиятельной в этой богатой и важной провинции.
Перспектива увидеть собственными глазами относящиеся к временам фараонов чудеса, которые привлекали столь многих путешественников, веселила его; и хорошее настроение его духа усилилось, когда он заметил, какое оживляющее действие произвело его намерение на Антиноя.
В последние недели ничто ни в малейшей степени не радовало любимца.
Поклонение, которым осаждали его знатные александрийки с не меньшею навязчивостью, чем римские женщины, опротивело ему. На пиру он оказывался молчаливым сотрапезником, соседство с которым никого не веселило.
Даже самые блистательные и возбуждающие зрелища в цирке, самые прекрасные ристалища на ипподроме почти не привлекали его взора.
Прежде он охотно и внимательно смотрел пьесы Менандра и его подражателей — Алексида, Аполлодора и Посидиппа[155], теперь же при представлении их он устремлял глаза в пустое пространство и думал о Селене.
Перспектива добраться до тех мест, где находилась она, сильно взволновала Антиноя и оживляла его угасавшую любовь к жизни. Он снова надеялся, а кто видит сияние света в будущем, для того и настоящее перестает казаться мрачным.
Адриан радовался этой перемене в своем любимце и велел ускорить приготовления к отъезду.
Однако же прошли месяцы, прежде чем он смог отправиться в свое путешествие.