Под халатом у неё было только бельё. Александр запомнил белый живот с густой растительностью внизу — яркий контраст с выбритой везде Оксаной. Узкая неудобная полка, стук колёс, тугое бьющееся тело и требовательный стук в дверь…
— Кто это рвётся? — спросил он, когда они вынырнули из горячих влажных волн страсти.
— Не… знаю… — тяжело дыша, вымолвила женщина. И тут же добавила: — Подожди, не выходи…
Она постепенно пришла в себя и, прижавшись ухом к двери, вслушалась в происходящее снаружи.
— Кажется, никого нет… Иди, только осторожно…
Кудасов вынырнул в коридор и закрыл за собой дверь.
В метре от него стоял старший лейтенант Гамалиев.
— Ты что делал у докторши?! — зло спросил он. Кудасову показалось, что соперник нетрезв.
— Какое твоё дело? Давление измерял!
— А почему запирались?!
— Кто запирался? У тебя, видно, крыша едет… Гамалиев шагнул вперёд и ударил его в лицо. Но реакции повелителя ракет гораздо быстрее, чем у простого смертного. Кудасов пригнулся, и кулак противника со стуком въехал в стальную переборку. Раздался приглушённый вскрик. Инцидент можно было считать исчерпанным. Но остановить ракету с включённым зажиганием уже нельзя. Ответный удар, подпитанный силой атомного пуска, сбил Гамалиева на пол.
— Что тут происходит? — Наталья выглянула в коридор.
— Вот, человеку плохо стало, — ответил Александр. Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не привлекать к себе внимания, он прошёл второй вагон, миновал третий и, наконец, добрался до четвёртого. Везде по-прежнему шло веселье, и стало заметно, что без алкоголя не обошёлся почти никто. Александр подумал, что в качестве универсального транквилизатора наверняка используется одеколон, входящий в комплект рейсового чемоданчика каждого офицера.
В вагоне группы запуска Половников, Козин и Петров конспиративно допивали спирт.
— Иди к нам, Александр! — коллеги замахали руками. — Ты где был?
— Давление поднялось, — обтекаемо ответил Кудасов. — Принял снотворное, ложусь спать.
Он зашёл в свою каюту, лёг на неудобную полку и мгновенно заснул.
Во втором вагоне военврач Булатова оказывала медицинскую помощь Гамалиеву. Вначале с использованием нашатыря она привела его в чувство, потом осмотрела припухшую челюсть. Она не спрашивала, что случилось, всё было и так ясно. Оттого, что офицеры подрались из-за неё, как второклассники на перемене, она испытывала смешанное чувство гордости и досады.
— Всё в порядке, перелома нет! — весело сказала она. — Можете возвращаться к несению службы…
Старлей угрюмо смотрел в сторону. Ни улыбок, ни обычных комплиментов. Он вообще старался не встречаться с ней глазами. Даже не поблагодарив, оскорблённый в лучших чувствах Гамалиев ушёл.
Вскоре в дверь военврача опять постучали. Это оказался майор Сомов. Он разрозовелся, глаза масляно блестели, на губах блуждала многозначительная улыбка. Особист был пьян.
— Можно, Наталья Игоревна?
Не дожидаясь ответа, он ввалился в каюту и сел на полку рядом с удивлённой женщиной. Она подумала, что Сомов пришёл из-за драки Кудасова с Гамалиевым. Но в таком состоянии… Она никогда его таким не видела.
— Я по делу, очень щекотливому, между прочим, — майор попытался взять её за руку, но Наталья отстранилась. — Ко мне в каюту транслируется то, что происходит в разных местах поезда. Понимаете, да? — особист многозначительно поднял палец. — В том числе и то, что происходит в боевом вагоне. Понимаете, да?
Женщина напряглась.
— Вчера я видел то, что никому видеть не положено. Но мне всё положено по долгу службы. Понимаете, да? — он еле ворочал языком. — Любому факту можно дать разную оценку… Да, совершенно разную…
Короткопалая, волосатая ладонь легла на колено военврача, отодвинула халат и горячим потом обожгла нежную кожу. Наталья Игоревна двумя пальцами брезгливо сняла пятерню особиста, как снимают запрыгнувшую на кровать лягушку.
— Режим секретности запрещает фиксировать что-либо, происходящее на борту, — строгим, официальным тоном произнесла она. — За нарушение — трибунал!
На лице Сомова отразилось замешательство. Это говорила не военврач поезда, а жена командира части. Он начал трезветь.
— Я ничего не фиксировал, я просто увидел…
Хлоп! — звонкий шлепок пощёчины на миг перекрыл стук колёс. Наталья Игоревна вскочила. С искажённым лицом она напоминала разъярённую фурию. Хлоп! Хлоп!
И без того красная физиономия особиста стала багровой.
— Я же ещё ничего не сказал, — он поднял руку, защищаясь.
— Пошёл вон, мерзавец! — вцепившись двумя руками в воротник и плечо форменной рубашки, Булатова сдёрнула грузное тело майора с полки, да так, что он чуть не упал. С треском оторвался майорский погон.
— Пьяница! Я должна выслушивать про твои галлюцинации!