Атомный пирог

Дальше показывали ещё каких-то людей, по словам которых в «Украине» была выявлена жидофашистская ячейка, которая существовала давным-давно и сотрудничала с формалистами, титоистами, троцкистами, оппортунистами, мендилистами-морганистами и другими безродными космополитами. Человек в этой ячейке были сотни, и от их разоблачения доблестные стражи правопорядка были совсем в двух шагах. Также сообщалось, что нехватка в магазинах женской обуви тоже может объясняться происками этой террористической организации. Её проникновение в руководство министерства снабжения с целью поднять цены на молочные продукты и ухудшить жизнь народа также не исключалось…

А потом было самое страшное. На экране появился Псевдо-Элвис – тот, которого я не убила. Верней, не добила. В том, чтобы видеть его снова живым, было что-то и радостное, и жуткое одновременно. Он лежал на койке забинтованный – и, то ли мне показалось, то ли на его теле имелись какие-то новые повреждения, кроме тех, что нанесла я… Вокруг койки была куча МГБ-шников.

– На допросе американец во всём призналась. ЦРУ хотеть убить товарищ Сталин. Нужен смертник. Использовать американские девушки, безумные от артиста. Потому что им легко внушить. Их собрать в специальной больнице, обработать там и выбрать подходящий… – Тут Дейтерий оглянулся на меня. – Не плачь, подруга! Всё закончилось! Их вылечат! Уже Сталин ничего не угрожает!

Парень обнял меня. Я опять не могла успокоиться.

Как же гадко узнать, что тебя предали, что тебя хотели использовать как одноразовую вещь и выбросить! А сидя в чужой квартире в чужой стране и обнимаясь с мелким пацаном, с которым ты знакома всего сутки, – ещё гаже…

Уже сквозь слёзы я смотрела следующий сюжет про то, как советские люди стоят в очередях на станции переливания крови, чтобы поделиться своим жизненным соком с пострадавшими.

– Я должен тоже пойти дать кровь, – заявил Дейтерий.

– Дети не сдают, – сказала я.

– Нет, все сдают. Папа сдавать для космонавты, мама для полярники, бабка для Вьетконг, сестра для Северный Корея… Теперь моя очередь.

Я была не в силах и не в праве обсуждать с ним вопросы здоровья, поэтому просто кивнула. Затем мы посмотрели репортажи про митинги на заводах по всей стране, где рабочие требуют разыскать террористов и покарать их; про назначенную на завтра демонстрацию в честь чудесного спасения вождя; про арест очередных пяти изменников в ЦК; про социалистическое соревнование по обогащению урана; про приём в Комсомол на Луне; наконец, про футбол.

После этого Дейтерий ушёл.

Ну а я принялась плакать дальше.

И снова от слёз меня отвлёк стук в дверь. За ней за секунду до этого послышались топот и голоса, кажется, слишком уж многих для этой квартиры людей.

– Кто там? – спросила я.

Мне не ответили. Дверь распахнулась сама. На пороге стояли работники госбезопасности – в зловеще чёрной форме и с внезапно ярко-розовыми, как машина Элвиса, погонами. Вместе с ними стояла Марина – в таком же костюме.

– Так значит, ты тоже там работаешь? – глупо спросила я.

– В нашей гостинице все там работают. Как же иначе? – сказала Марина. – Я сделать что должна. Собирай вещи.

Я положила в карман «заработанный» рубль и сказала, что всё собрала.

61. Я сижу

В тюрьме меня почти не били. Я думаю, они быстро заметили, что делать это незачем.

Я сама всё сразу рассказала. Всё как есть.

А кого мне было покрывать-то, в самом деле? Псевдо-Элвисов – мёртвого, полуживого и мне неизвестного? Нет, уж, не буду. Может, их начальника, который сочинил этот адский план с психбольницей и внушаемыми девочками? Я его не знаю. Если б знала, то сдала бы коммунистам с ещё большим удовольствием.

Что касается моей собственной судьбы, так то, что меня посадят, а, может быть, расстреляют, выглядело делом решённым. Говорили ещё, что в СССР есть такое наказание как принудительные работы на шахтах… Что ж, возможно, предстоит это проверить. В любом случае, изображать из себя героиню я смысла не видела. Зачем запираться? Со мной, что с признанием, что без признания могут сделать всё, что им заблагорассудится!

Честно сказать, перспектива подвергнуться пыткам пугала меня больше всего. Свободу я всё равно уже потеряла, всех близких похоже, что тоже, а планов на будущее, учитывая обстановку в международной политике и свою бесперспективную любовь к тому, кто принадлежит всем девчонкам на свете, и так не строила.

На вопрос, почему согласилась со злодейским планом убийства великого и гениального товарища Сталина, я честно ответила: «Потому что думала, со мной говорит Элвис Пресли, и потому что по нашему телевизору говорили, что Сталин плохой». Следователь выругался по-русски (я поняла по его интонации), а потом сказал, что дело, вероятно, не только в этом, но и в том, что меня нанял фашист Тито. Я сказала, что нет. Мы повздорили. Кончилось всё тем, что следователь велел мне подумать в своей камере до завтра, а потом всё рассказать по-настоящему, «если не хочу, чтоб за меня взялись как следует».

Но на следующий день допроса не было. И после. И потом.

Меня забыли.