В город возвращались уже в приятных сумерках, скрывающих нашу печальную обыденность. Мой спутник забылся и его голова качалась как неживая. Профессия menhanter иногда сталкивает с такими лицами, что только диву даешься. Плодородна ж наша землица, если на ней прорастает столько сора. По утверждению господина Рюрикова, партийный казначей проживал на старом Арбате в квартире бывшего заместителя министра рыбного хозяйства, которого расстреляли лет пятнадцать назад за должностные злоупотребления. Эта квартира постоянно охраняется двумя бойцами из Движения, к тому же оборудована сигнализацией и металлической дверью. Я поразмыслил над информацией и, когда мы закатили в старенький арбатский дворик, воспетый поэтами, то приказал спутнику стащить с себя униформу. А почему бы и мне не сыграть роль «оберфюрера»? Все мы в какой-то степени актеры на подмостках театра Жизнь. — И галифе тоже? — смирился с позором Рюриков. — Что галифе? — Снимать. — Не надо, — буркнул я, поправляя китель. — Черт, маловат: жмет подмышками. — Какой есть. — И кто ты, в смысле я, по званию? — Лейтенант. — М-да, никогда тебе, лейтенант, не быть капитаном, — пошутил я, переврав песенную строчку, и поинтересовался: — А кто у вас самый-самый? — А, услышав ответ, искренне рассмеялся: как-как, не может быть? — Правду говорю, — обиделся «оберфюрер» Рюриков. — У него папа шведский подданный, а мама урожденная фрейлина фон… Я отмахнулся: мне бы ваши проблемы, господа. А в чем дело, занервничал мой спутник. Я объяснился. «Наци» почернел, как униформа движения, к которому он принадлежал. — Я же помогал, — заныл, — от всего сердца. Он был плохим психологом и не понимал, что убивают без предупреждения. О чем я ему и сказал. И пока «оберфюрер» приходил в себя от счастья я нанес по его бритому темени удар рукояткой пистолета — ??????????????????????…