Атомные в ремонте

Лев максимович окончил паросиловой факультет Высшего военно-морского инженерного училища им. Дзержинского на год раньше меня. Я его немного помнил как старшину парадной роты в Москве и как хорошего фехтовальщика. По окончании училища его назначили командиром группы на крейсер «Железняков». Служил он там неистово, был любим командой и довольно быстро занял высокую должность командира БЧ-5 крейсера. Потом уже с должности помощника флагманского механика дивизии, он был переведен в техническое управление флота, где, как и я, осваивал новую специальность.

Это был высокий 35-летний брюнет, деловитый, порывистый, с энергичной манерой говорить. У него в стиле работы было несколько особенностей: никогда сам не исполнял документы, и даже не имел рабочего портфеля. Все заставлял делать подчиненных. Все вопросы внутри отдела решал сам быстро и категорично, за пределами же отдела выжидал, пока кто-нибудь примет решение, и охотно его выполнял. Он умело пользовался телефоном – когда приходилось туго, обзванивал всех флотских знакомцев, и они его выручали. Если его о чем-нибудь просили, он расшибался в лепешку, а просьбу выполнял. Более обязательного человека я в жизни не встречал.

Однажды он рассказал мне о свое тщательно скрываемом хобби: он собирал пластинки с записями романсов. Тут же он спел мне пару романсов не своим голосом, издавая какие-то странные носовые звуки. Возможно, именно на почве своего увлечения он водил знакомство с представителями «богемы» Ленинграда: композитором Дмитриевым и поэтом Голяковым, а также с московским актером и режиссером Андреем Поповым.

Лева умер от обучения, не дожив и до пятидесяти.

АТОМНЫЕ ТРЕБУЮТ РЕМОНТА И ПЕРЕЗАРЯДКИ

Для перезарядки реактора лодку поставили в железобетонный плавдок, в котором по указанию академика А.П.Александрова было оборудовано небольшое хранилище для отработавшей активной зоны. На случай аварии для этой же цели был еще переоборудован лихтер-4, который потом сослужил нам хорошую службу и не раз приходил на выручку в различных качествах: был и станцией для приготовления сорбентов и хранилищем для отработавшей активной зоны реактора с жидкометаллическим теплоносителем, и транспортом для перевозки контейнеров с отработавшими каналами. Лишь в 1980 году он «доработался» до такого состояния, что Морской Регистр запретил его выходы в море.

Перегрузочная команда работала круглосуточно, в четыре смены по шесть часов. Четыре часа в смену занимала собственно перегрузка, полтора часа уходило на уборку за собой радиоактивной грязи и полчаса на пересменку. Исполнители работ старались поменьше находиться над реактором и нужную работу выполняли проворно. Выглядело это так: матрос прыгает на крышку реактора, быстро там что-то отвинчивает или стропит и выпрыгивает обратно. Так обучали во время боевой подготовки и делали правильно, потому как незачем получать лишние дозы облучения.

Мне запомнилась операция по подрыву крышки реактора. Чувствовалось, что Довгань нервничает и не уверен в благополучном исходе. Так оно и вышло. Крышка приподнялась боком, образовалась щель, и давление в контуре больше нельзя было поднять. Три дня тянули крышку гидродомкратами, пока, наконец, не вырвали ее, повредив при этом внутреннюю поверхность корпуса реактора. Царапины шабровкой исправить не удалось, и пришлось корпус растачивать, взгромоздив на реактор расточный станок. После расточки перестали подходить штатные никелевые уплотнительные кольца. Пришлось заказывать новые в Горьком. Все это было связано с потерей времени и являлось серьезной неудачей.

По окончании перегрузки мы провели совещание с конструкторами перегрузочного устройства и внесли в протокол соответствующие предложения по его совершенствованию. После этого я уехал в Москву полный впечатлений и новых устремлений.

Начал я с плана мероприятий, предусматривающих строительство новых объектов, формирование новых подразделений, поручения флотским управлениям и службам. Этот план после согласования с исполнителями должен был утверждаться Главкомом.

План был принят всеми начальниками благосклонно, так как всем хотелось порядка в этих вопросах. Одни подписывали план «с ходу», другие давали дельные предложения. Только Главное инженерное управление, которому было предусмотрено очень много серьезных поручений, проявило сугубые осторожность и осмотрительность. В конце концов, и его специалисты план подписали, но с тех пор от них было не отбиться. Каждый день они стали вызывать меня на совещания, для рассмотрения проектов, смет. В экспертные комиссии. Большинство вызовов было в Ленинград, в проектные институты ВМФ и Минсредмаша. Зато я перезнакомился со всеми строителями в центре и на местах. Меня принимали как своего, без очереди и редко в чем-либо отказывали. Эта дружба со строителями длилась у меня до конца службы и всегда мне очень помогала.