Атомная крепость

– Вот и правильно, ты же не знаешь ни моих полномочий, ни инструкций, которые я выполняю. – В голосе полковника Гейм почувствовал облегчение. – А нам с тобой еще служить да служить! Подожди, я сейчас кое-что организую. – Он на минуту покинул палату и тотчас вернулся в сопровождении служителей госпиталя, несущих вслед за ним на большом железном подносе бутылки, кувшины, чашки.

Когда поднос был осторожно водружен на столик у койки, Гейм и Коул снова остались одни. Полковник проворчал:

– Сейчас я составлю мой любимый коктейль, и ты оближешь пальчики. – Не теряя времени, он принялся за дело.

– «Зверобой»?

– У тебя хорошая память, Стив… Вот выпей-ка. Ну, как, а? – Коул, не переводя духа, осушил большую чашку.

– Паршивые виноделы, – заговорил он. – У турок много отличного винограда, но виноградное вино – дрянь. По всей Турции уйма кондитерских, но пирожные нельзя в рот взять – гадость на сое и постном масле. Вздумаешь побриться, лучше не заходи в парикмахерскую – они захотят обязательно поставить тебя чуть ли не на голову. Брр… Без моего «Зверобоя» тут околеть можно. – Он пил еще и еще. – И не расстраивайся… Жив остался – благодари судьбу, а о других не думай – они издержки подготовки к войне… и там, в Пентагоне, это хорошо понимают… Ну, я сегодня же подамся в Сайгон, не залеживайся тут…

Через две недели военный врач осмотрел Гейма и сказал, что с госпиталем покончено. В тот же день летчику вручили приказ срочно прибыть в Анкару и явиться к начальнику американской военной миссии. Пришлось не мешкая отправиться на аэродром, карабкаться в кабину военно-транспортной машины, отлетавшей на Анкару. Гейм долго и безрезультатно ломал голову, пытаясь понять, зачем его вызывает военная миссия. Это разъяснилось лишь в турецкой столице, в военной миссии США.

Перед ним положили пространный документ и предложили ознакомиться с ним. Гейм принялся читать. Это было вдохновенное вранье полковника Коула, утверждавшего, будто советские военные власти отдали своим летчикам приказ сбить два американских безоружных самолета, занимавшихся аэрологическими исследованиями. Один из двух самолетов был сбит над территорией Турции, Советы не остановились в своей агрессии перед нарушением воздушного пространства миролюбивого соседнего государства. Коул, в подтверждение своих вымыслов, ссылался на случайно спасшегося капитана Гейма.

Принимавший Гейма офицер миссии сказал, что сначала они не хотели его тревожить, поскольку он находился на излечении в госпитале, а в Вашингтон вместе с рапортом полковника Коула были отосланы магнитофонная запись команд русских военных властей и фотоснимки, сделанные в момент гибели первого самолета, но, к сожалению, как об этом сообщили из Штатов, снимки абсолютно испорчены, по-видимому, полковник слишком нервничал при исполнении служебного долга и в результате лишил соответствующие инстанции важных улик, которые позволили бы обвинить Советы в агрессии. Ноты, конечно, уже посланы, ответственность за жертвы и убытки возложены на Советское правительство, однако возместить отсутствие улик в виде фотоснимков очень трудно, и только письменное показание капитана Гейма – непосредственной жертвы нападения русских – как-то поможет делу.

Гейм слушал гладко текущую речь офицера, откинувшись на спинку кресла, полузакрыв глаза.

Интересно – за кого они его принимают, за подлеца или идиота? А может быть, Коул обманул их, и они добросовестно заблуждаются? Он сидел и думал. Офицер с любопытством рассматривал его – пытался угадать, какие мысли владели капитаном в эти минуты.

– Вот перо и бумага. Если хотите, могу вызвать стенографистку. Вот диктофон, можете говорить на ленту, – вкрадчиво заговорил он.

– Вряд ли я могу быть полезен, – сухо сказал Гейм. – Дело в том, что в момент гибели первого самолета над советской территорией я, как вы, наверное, знаете, находился далеко от того района. Снимков своих полковник Коул мне не показывал. – Гейм говорил абсолютную правду. – Что касается самолета, на котором летели мы с полковником Коулом, то с ним обстояло совсем иначе, чем он, полковник, об этом пишет.

– Вы хотите сказать, что полковник Коул солгал нам? – осведомился офицер. В его голосе Гейм отчетлива расслышал предостережение, угрозу.

– Видимо, он ошибся, – сказал Гейм. – Во всяком случае я-то знаю, что самолет, которым управлял и я, летал над Советской Арменией. Рассчитывать, что поверят мне, а не показаниям приборов, наивно.

– Мы не просили вас беспокоиться об этом, – язвительно заметил офицер. Он явно хотел бы припереть летчика к стене, упрекнуть в отсутствии патриотизма, и Гейм отчетливо понимал это стремление собеседника.

– Я не хочу впутываться в эту историю, – неприветливо возразил он. – Мое имя не должно украшать нот госдепартамента русским. По крайней мере, мне кажется, я не имею права согласиться на это.

– Почему?

– Если я уподоблюсь рекламному щиту – мой шеф мистер Прайс наверняка рассердится. – Гейм выложил свой последний козырь.

– Вы служите у Прайса?

– Да, я его личный пилот.

Офицер недовольно поджал губы.