– Все это я учитываю, – в глазах Гейма вспыхивали и гасли мрачные огоньки. – Так или иначе, с Норрисом придется кончать, – он неожиданно засмеялся: – Не беспокойтесь, я не потеряю самообладания, мистер Райт, все будет о'кей, уверяю вас.
Райт с восхищением произнес:
– Ваша уверенность – залог вашей победы. Знаете, мне чертовски нравится в вас сплав железной воли, самоотверженности, и… любви к Чармиан! Но убивать Норриса я вам не советую, Гейм.
Летчик брезгливо сказал:
– Я поступлю так, как позволят обстоятельства.
– Не будем больше об этом говорить, – заметил Райт, – на месте будет виднее.
Они вышли из отведенного им помещения в бараке на краю аэродрома и по узкой тропинке направились к недалекой реке.
Наступал вечер, от реки поднимался туман, потянул холодный ветерок. Райт поежился, остановился, посмотрел вверх, туда, где угадывались звезды. Сказал негромко:
– Таким, как Прайс, жить незачем.
– Сначала надо сломать машину, запущенную им там, на Земле Бэтси, – возразил Гейм. – Иначе у него найдутся и наследники и последователи.
– Вы правы, – согласился профессор. В голосе его слышалось сожаление.
Гейм вспомнил о Можайцеве, хотел сказать Райту о задании Прайса Аллену Харвуду, но промолчал – чем меньше людей знает об этом, тем лучше, у Райта и своих забот достаточно.
Судьба Можайцева снова и снова беспокоила Гейма.
Ночью профессор долго рассказывал летчикам о Земле Бэтси, а утром на геликоптере прилетел Уильям Прайс. Злой, осунувшийся, он поднялся на борт своего самолета. Гейм сидел у штурвала и думал над словами Райта:
«Таким, как Прайс, жить незачем». Нет, нет, еще рано… Он сумеет уничтожить его, но только после ознакомления с положением дел на Земле Бэтси и по согласованию с друзьями в Штатах, – в таком деле самовольничать нельзя. После доклада Гибсону можно будет посоветоваться и о судьбе «короля урана».
Полет продолжался уже долго. Скоро и Земля Бэтси, но внизу было по-прежнему безлюдно и пусто. Прайс подозвал Боба Финчли и вручил ему радиограмму:
– Передайте Норрису, иначе нас собьют, – сказал он ворчливо, с оттенком гордости.
Финчли передал. Разрешение продолжать полет и идти на посадку было тотчас получено. Гейм сверялся по карте: вот где она, Земля Бэтси! Пустыня!
Самолет Гейма некоторое время катился по дорожке, затем, следуя указаниям по радио, подрулил к указанному месту и стал на большую металлическую платформу. Платформа стала медленно опускаться.
Глава девятая
– Мистер Прайс приказал выписать вам пропуск, с которым вы сможете разгуливать по всей запретной зоне. – Скаддер, по обыкновению, неприязненно смерил Гейма глазами и протянул руку к ящику письменного стола.
Стоящий на специальной подставке телефонный аппарат зазвонил. Скаддер вскочил на ноги, подержал у уха телефонную трубку и опрометью бросился в кабинет шефа. Черный телефонный провод извивался по полированной поверхности стола, как змея, трубка зловеще молчала в ожидании. Прайс появился встрепанный, злой, бросил на летчика безразличный взгляд, сделал ему знак не уходить и дрожащими пальцами вцепился в край стола. Гейм с удивлением заметил – «король урана» почему-то боялся предстоящего разговора с вызвавшим его человеком.
– Харвуд? – еле слышно спросил он Скаддера, тот утвердительно кивнул. Прайс пожевал губами и рванул телефонную трубку к себе. – У аппарата Прайс. Это вы, Харвуд? Что случилось? Выкладывайте поскорее – у меня посетители. Два важных события? Давайте по порядку… Что? Подземный взрыв в Пиренеях. Стало быть, операция прошла удачно? – На старческих обвислых щеках Прайса от охватившего его радостного возбуждения появился румянец. Он внимательно слушал Харвуда, потом сказал тоном искреннего восхищения: – Он все-таки был с характером, этот русский инженер, жаль, мы не сумели найти с ним общий язык. – Гейм понял, что речь шла о Можайцеве. – Итак, вольфшанце больше нет, плохо только, что Карл Функ подсунул нашему другу своего двойника, если бы не это, у меня было бы одним сильным соперником меньше. Для нас важно основное – не существует больше ни «волчьего логова», ни Шольца с установками «М-1». – Прайс удовлетворенно хмыкнул.
Так вот в чем дело! Гейм мгновенно понял все, глубокая скорбь сжала его сердце. Ему хотелось встать сейчас по стойке «смирно», как в почетном карауле, отдать последнюю почесть этому странному русскому, почти не видевшему своей родины и во имя ее погибшему в Пиренеях. Может быть, Можайцев был в чем-то и не прав и в мыслях и в поступках, но ведь он не поколебался за все заплатить своей жизнью – и за ошибки и за неудачи сразу. Гейму хотелось как-то отдать дань уважения Можайцеву, но он знал – малейшая неосторожность погубит и его и дело, которому он посвятил себя, и на лице его не дрогнул ни один мускул. Прайс не должен был догадаться, что он, Гейм, в курсе его зловещих дел.
– Ол райт! – Прайс уселся на краешек стула. – Какое у вас второе сообщение, Харвуд?