Атлант расправил плечи. Часть 3. А есть А

«Удовольствие, которое я испытываю при виде того, как он ест приготовленную мною пищу, — думала Дагни, не шевелясь и закрыв глаза; мысли ее ползли неторопливо, как и время, — происходит от сознания, что я доставила ему чувственное наслаждение, что удовлетворение одной из его телесных потребностей исходит от меня. Существует объяснение тому, что женщине хочется стряпать для мужчины… нет, не по обязанности, не изо дня в день, это должно быть редким, особым ритуалом, символизирующим нечто особенное… но что сделали из него проповедники женского долга?.. Объявили эту нудную работу истинной добродетелью женщины, а то, что действительно придает ей цель и смысл, — постыдным грехом… работа, связанная с жиром, паром, скользкими картофельными очистками в душной кухне считается актом исполнения морального долга, а соприкосновение двух тел в спальне — потворством плотским желаниям, уступкой животным инстинктам — бесславным, бессмысленным, бездуховным».

Дагни резко поднялась. Она не хотела думать о внешнем мире и его моральном кодексе. И предметом ее мыслей были не они. Она принялась расхаживать по комнате с ненавистью к своим некрасивым, резким, неловким движениям, не зная, как разорвать ими эту глухую тишину, как нарушить ее. Закуривала сигареты ради иллюзии поступка и в следующий миг бросала их с досадливой неприязнью к этой надуманной цели. Лихорадочно оглядывала комнату в отчаянном стремлении к любому полезному действию, желая найти что-нибудь, что можно вымыть, починить, отчистить… и сознавая при этом, что подобная задача не будет стоить ей серьезных усилий. «Если кажется, что ничто не стоит усилий, — произнес какой-то суровый голос в ее сознании, — то это ширма, скрывающая главное желание: чего ты хочешь?»… Дагни снова резко чиркнула спичкой, раздраженно поднесла огонек к кончику сигареты, свисавшей из уголка рта… «Чего ты хочешь?» — повторил тот же голос, суровый, будто судейский. «Хочу, чтобы он вернулся!» — ответила она, беззвучным криком бросив эти слова неведомому обвинителю, как бросают кость преследующему тебя зверю в надежде отвлечь его и не дать наброситься.

«Хочу, чтобы он вернулся», — негромко произнесла она про себя в ответ укору, что для такого нетерпения нет причин. «Хочу!» — умоляюще повторила она в ответ на холодное напоминание, что ее ответ не уравновесил весов судьбы… «Хочу!» — вызывающе крикнула она, силясь не добавить самого главного, защитного слова. Почувствовала, как голова в изнеможении поникла, словно после долгой, трудной работы. Увидела, что сигарета между пальцами сгорела всего на полдюйма. Загасила ее и снова тяжело опустилась в кресло.

«Я не уклоняюсь от этого, — думала Дагни, — не уклоняюсь, дело только в том, что я не представляю, какой дать ответ…» «То, чего ты действительно хочешь, — сказал голос, когда она неуверенно выбиралась из густого тумана, — ты вполне можешь получить, только помни: нечто меньшее, чем полное понимание, нечто меньшее, чем полная убежденность, явится предательством всего, чем он является…» «Тогда пусть он осудит меня, — сказала она, словно голос уже исчез в тумане и не услышит ее, пусть он меня осудит, но завтра… а сейчас… я хочу его… возвращения…»

Ответа она не услышала, потому что голова мягко коснулась спинки кресла; она заснула.

Открыв глаза, Дагни увидела Голта, стоявшего в трех футах от нее, он смотрел так, словно наблюдал за ней уже давно. Увидела его лицо и с полной ясностью поняла: оно выражает именно то, с чем она несколько часов вела борьбу. Поняла спокойно, без удивления, поскольку еще не до конца проснулась.

— Вы так же выглядите, когда засыпаете у себя в кабинете? — мягко спросил он, и в голове Дагни словно что-то вспыхнуло: Голт полностью выдал себя — то, как прозвучали его слова, сказало ей, как часто он об этом думал и почему. — У вас такой вид, словно вы хотели проснуться в некоем мире, где не нужно ничего скрывать или бояться. — Первой реакцией Дагни была улыбка, но когда улыбка исчезла, она поняла, что они оба не спят. Голт добавил, спокойно и уверенно: — Но здесь это действительно так.

Главным ее чувством в этом вновь обретенном царстве реальности стало ощущение силы. Она плавно, лениво потянулась в кресле, чувствуя, как движение передается от мышцы к мышце. Спросила, и ее неторопливость, тон небрежного любопытства придали голосу легкий оттенок надменности:

— Откуда вы знаете, как я выгляжу в… своем кабинете?

— Я ведь говорил, что наблюдал за вами не один год.

— Как вы могли наблюдать за мной столь пристально?

— Сейчас не отвечу, — ответил он просто, без вызова.

Дагни слегка повела плечами, откинулась назад, сделала паузу, потом спросила негромко, почти ласково, с интонацией, в которой звучало скрытое торжество:

— Когда вы увидели меня впервые?

— Десять лет назад, — ответил Голт, давая понять, что ему понятен невысказанный смысл ее вопроса.

— Где?

Это прозвучало чуть ли не как приказ.