На дверях брошенных домов, воротах рушащихся заводов, стенах правительственных зданий время от времени появлялись нарисованные мелом, краской, кровью символы доллара.
«Слышите вы нас, Джон Голт?.. Свяжитесь с нами. Назовите свои условия. Мы примем любые. Слышите вы нас?» Ответа не было.
Столб красноватого дыма, взметнувшийся к небу ночью 22 января, какое-то время стоял совершенно неподвижно, словно внушительный обелиск, затем задвигался по небу, словно прожектор, передающий какое-то зашифрованное сообщение, потом исчез так же внезапно, как появился. Это был конец предприятия
Завод национализировали как собственность дезертира. Первым обладателем звания «народный управляющий», назначенным управлять заводом, был невысокий, толстый человек из фракции Оррена Бойля, прихлебатель в сфере металлургической промышленности, который только следил за работниками, делая вид, будто руководит. Но к концу месяца, после многочисленных столкновений с рабочими, многих случаев, когда он отвечал только, что ничего не может поделать, многих невыполненных заказов и требований по телефону от своих дружков, новоиспеченный управляющий попросил перевести его на другую должность.
Фракция Оррена Бойля распадалась, поскольку мистер Бойль содержался в санатории, где врач запретил ему всякие контакты с бизнесом и заставил его в виде трудотерапии плести корзины.
Второй «народный управляющий», назначенный на завод, принадлежал к фракции Каффи Мейгса. Он носил кожаные гетры, смазывал волосы лосьоном, приезжал на работу с пистолетом в кобуре, рявкал, что дисциплина — его главная цель и что он ее добьется. Единственным понятным правилом дисциплины был запрет всяких вопросов.
После нескольких недель бурной деятельности страховых компаний, пожарных, карет «скорой помощи» из-за необъяснимой серии несчастных случаев «народный управляющий» однажды утром исчез, распродав темным дельцам из Европы и Латинской Америки почти все краны, конвейеры, запасы огнеупорного кирпича, аварийный электрогенератор и ковер из бывшего кабинета Риардена.
Никто не мог распутать клубок проблем в хаосе последующих нескольких дней. Вслух эти проблемы никогда не называли, стороны оставались непризнанными, но все знали, что кровавые столкновения между старыми и новыми рабочими не были доведены до такого неистовства пустяковыми причинами, с которых они начались. Ни охранники, ни полиция, ни национальная гвардия не могли поддерживать порядок в течение целого дня, и ни одна фракция не нашла кандидата, готового принять должность «народного управляющего».
Операции
Красноватый столб дыма в ту ночь поднялся благодаря шестидесятилетниму рабочему, поджегшему одну из построек и схваченному на месте преступления, когда он потрясенно смеялся, глядя на огонь.
— В отместку за Хэнка Риардена! — вызывающе крикнул он, по его потемневшему от доменного огня лицу катились слезы.
«Не давайте этому известию мучить его, — думала Дагни, лежа лицом на своем письменном столе, на газете, где краткая заметка сообщала о “временном” конце
Потом она увидела лицо другого человека с твердо смотрящими зелеными глазами, говорящего ей безжалостным из-за почтения к фактам голосом: «Узнавать придется… Вы будете узнавать о каждом крушении, о каждом остановившемся поезде… Никто не остается здесь, фальсифицируя реальность каким бы то ни было образом…»
Какое-то время она сидела неподвижно, безо всяких картин и звуков в сознании, лишь с необъяснимой громадной мукой в груди, пока не услышала знакомый крик, ставший наркотиком, убивающим все чувства, кроме способности действовать: «Мисс Таггерт, мы не знаем, что делать!» и Дагни очнулась, чтобы ответить.
«Народное государство Гватемала, — писали газеты 26 января, — отвергло просьбу Соединенных Штатов одолжить тысячи тонн стали».
В ночь на 3 февраля пилот вел самолет по обычному маршруту привычным еженедельным рейсом из Далласа в Нью-Йорк. Когда машина достигла темной пустоты за Филадельфией, в том месте, где огни