Атлант расправил плечи. Часть 3. А есть А

Он поднял испачканную руку, демонстрируя жирные пятна, как сокровище, и черная капля на кончике его пальца засверкала, словно драгоценный камень.

— Моя, — повторил он. — Неужели они довели вас до того, что вы забыли значение этого слова, его силу? Так позвольте себе выучить его снова.

— Вы прячетесь в глуши, — холодно сказала Дагни, — и добываете в день двести баррелей нефти, хотя могли бы залить ею весь мир.

— Зачем? Чтобы кормить грабителей?

— Нет! Чтобы заработать состояние, которого вы заслуживаете.

— Но я теперь много богаче, чем был. Что такое богатство, как не средство жить достойно? Сделать это можно двумя способами: добывать либо больше, либо быстрее. И я делаю вот что: я произвожу время.

— Как это понять?

— Я добываю столько нефти, сколько мне нужно. Я стараюсь улучшать свои методы, и каждый сбереженный мною час прибавляется к моей жизни. Раньше на заполнение этой цистерны у меня уходило пять часов. Теперь три. Те два, которые я сберег, — мои. Они бесценны, я как бы отдаляюсь от могилы на два часа из каждых пяти, имеющихся в моем распоряжении. Эти два часа, сэкономленные на одном деле, можно употребить на другое — два часа, чтобы работать, расти, двигаться вперед. Я увеличиваю свой срочный вклад. Найдется ли во внешнем мире хоть один сейф, способный его сберечь?

— Но где у вас пространство, чтобы двигаться вперед? Где ваш рынок?

Эллис усмехнулся:

— Рынок? Я работаю сейчас ради пользы, а не для доходов: ради своей пользы, а не для доходов грабителей. Мой рынок — те, что продлевают мою жизнь, а не сокращают ее. Только те, что производят, а не потребляют, могут быть чьим бы то ни было рынком. Я имею дело с теми, кто дает жизнь, а не с каннибалами. Если добыча нефти требует от меня меньших усилий, я меньше требую на свои нужды с тех людей, которым сбываю ее. Каждым галлоном моей нефти, который они сжигают, я добавляю дополнительный отрезок времени к их жизням. И поскольку это такие же люди, как я, они все время изобретают более эффективные, а значит, быстрые способы производить то, что производят, поэтому каждый из них добавляет минуту, час или день к моей жизни хлебом, который я приобретаю у них, одеждой, древесиной, металлом, — он взглянул на Голта, — добавляют ежемесячно год тем электричеством, которое я покупаю. Вот это наш рынок, и вот так он работает на нас — но во внешнем мире он работает иначе. В какой дренаж сливают там наши дни, наши жизни, наши силы! В какую бездонную, лишенную будущего канализацию неоплаченного, бездарно потерянного времени! Здесь мы продаем достижения, а не провалы, ценности, а не нужды. Мы свободны друг от друга и тем не менее развиваемся все вместе. Богатство, Дагни? Какое еще нужно богатство, кроме того, чтобы быть хозяином своей жизни и тратить ее на рост? Расти, расширяться должно все живое. Оно не может застыть. Нужно либо расти, либо сгинуть. Смотрите, — Эллис указал на растение, пробивающееся вверх из-под обломка скалы: длинный, узловатый стебель, искореженный непосильной борьбой, с вислыми, пожелтевшими остатками нераспустившихся листьев и единственным зеленым побегом, пробившимся к солнцу в отчаянии последнего, решительного рывка. — Вот что делают с нами в аду. Можете представить, чтобы я смирился с чем-то подобным?

— Нет, — прошептала она.

— А он? — Эллис кивнул на Голта.

— Боже правый, нет!

— Тогда не удивляйтесь ничему из того, что увидите в долине.

Когда они поехали дальше, Дагни хранила молчание. Голт тоже не произнес ни слова.

На дальнем горном склоне, среди густой зелени леса, одна высокая сосна внезапно стала крениться, описывая дугу, словно стрелка часов, потом резко исчезла из виду. Дагни поняла, что дерево свалено человеком.

— Кто здесь лесоруб? — спросила она.

— Тед Нильсен.

Среди пологих холмов дорога стала ровнее, не такой извилистой. Дагни увидела ржаво-коричневый склон с двумя прямоугольниками зелени разных оттенков: темной, пыльной картофельной ботвы и светлой, с серебристым отливом, капусты. Человек в красной рубашке вел маленький трактор с культиватором.

— Кто этот капустный магнат? — спросила она.

— Роджер Марш.

Дагни закрыла глаза. Подумала о бурьяне, взбирающемся по ступеням закрытого завода, скрывшем его блестящий кафельный фасад всего в нескольких сотнях миль от этих гор.

Дорога спускалась ко дну долины. Дагни увидела прямо под собой крыши домов городка и маленькое, блестящее изображение знака доллара вдали. Голт остановил машину перед первым строением на высившимся над городом уступе, кирпичным зданием с легким красноватым маревом, струившимся из массивной дымовой трубы. С близким к потрясению чувством Дагни увидела над дверью до боли знакомую вывеску: «Стоктон Фаундри».