Атаульф

Арегунда с рогатиной на одного из чужаков бросилась и бой затеяла. Прочие мимо пробежали, в дом, оставив их на дворе сражаться.

В доме, Арегунда слышала, рубились, яростно, но очень недолго. От чужаков, видимо, Гото отбивалась, потому что Хильдегунда пластом лежала со своей писклявой дочкой Аскило.

Арегунда противника своего убила и лицо себе его кровью измазала. Так обычай их племени велит. Едва выпрямилась, как Филимера увидела. Бежал с криком Филимер, страхом охваченный. Арегунда успела ему под ноги рогатину свою сунуть; споткнулся и упал — только так и поймала мальца. Схватила его за руку и прочь потащила, потому что над крышей дома велемудова уже дымок появляться стал. В доме было уже тихо, видать, всех убили. Чужаки же еще на двор не вышли, поджигали дом.

Когда Арегунда со Филимером уходила спешно, Велемуд еще жив был.

Хоронясь, из села выбрались и в то убежище лесное ушли, где Ульф их потом нашел. Свой дом тоже, уходя, видела — и его сожгли чужаки.

Потом в лес еще люди пришли, от чужаков спасшиеся, только их немного было. И Визимар тогда же пришел.

Они с Визимаром и еще одним человеком по другим лесным убежищам ходили, своих искали, но только двоих нашли. В одном из убежищ еще труп лежал, от ран умер тот человек, Эохар его звали. С него она пояс взяла, шлем и копье. Этот Эохар тем славился, что всегда и все прежде других успевал. Даже и перед нападением этим, как ни внезапно оно было, вооружиться успел. Изрублен был страшно, неведомо, как до убежища добрался.

Арегунда с Визимаром и другим вандалом поскорее ушли оттуда, потому что оставаться там было опасно: Эохар мог след кровавый оставить.

Кузница визимарова на отшибе стояла, как водится. К нему немногие из чужаков сунулись; понадеялись, что кузнец один будет. Кузнец и вправду один был; да только одного Визимара на троих чужаков с лихвой хватило — всех положил у порога кузницы своей. Обернулся к селу — а село уже пылает. И не пошел Визимар в село, к убежищу лесному направился.

Рад был тому, что и столько из его села от смерти спаслось.

Вот что рассказала Арегунда-вандалка.

Тут дядя Агигульф, наконец, в себя пришел и к деве воинственной подступился. Голову засоленную, что на поясе носил, показал ей, прямо в лицо сунул, и спросил, не такие ли нападали?

Та насмешливо фыркнула и сказала, что те, что нападали, посвежее были. Но подтвердила: похоже.

Тарасмунд брата потеснил немного и, не чинясь, спросил эту Арегунду, почему она как мужчина ходит. Или у вандалов то принято, чтобы бабы о главном своем деле забывали — детей носить?

Арегунда покраснела, но не рассердилась. Я удивился своему отцу. У Тарасмунда всегда получается запросто о таких вещах говорить, за которые иному бы голову раскроили.

Та девица Арегунда сказала, что в семье у отца ее, Гундериха, рождались одни девки. По хозяйству один надрывался, потому что мать все время беременной была, а последними родами и вовсе померла. Оттого и жили беднее прочих.

Арегунде же было обидно. Среди сестер она статью выдавалась; вот и решила за сына отцу своему побыть. Арегунда сказала, что не хочет жить, как жила ее мать, и умереть, как мать умерла. И жить как сестры ее, которых по прочим селам кое-как замуж рассовали, будто пшеницу прошлогоднюю.

Тот брат Велемуда, который к Лиутару в дружину потом ушел, смеха ради обучил ее кое-чему из ратного искусства. А как тот в бург ушел, к Визимару повадилась и рубилась с ним на мечах, пока в глазах не темнело. Визимар ей дальним родичем приходится.

Добавила Арегунда, что кроме Визимара и Велемуда дружбы ни с кем не водила — а Велемуд ее привечал больше ради своего брата. Арегунда же на Велемуда часто умилялась, балаболкой его считая. И многие в селе таким его считали. Но не то, как жил человек, важно, — то важно, как он умер. Сказала так Арегунда и замолчала.

Тарасмунд все так же спокойно спросил ее, а к ней-то самой как в селе вандальском относились?

Арегунда покраснела и сказала дерзко, что придурковатой ее считали, особенно же отец Велемуда — Вильзис. Вильзис и Велемуду постоянно пенял: мало того, что с готами связался (подожди, мол, они еще портки последние с тебя снимут, такой уж они народ!), так еще и придурковатую эту у себя привечает. При Арегунде пенял, не стесняясь, — видимо, думал, раз придурковата, так и речи человеческой не разбирает. А может, и не думал. Вильзис — прямой человек был, говорил, как мечом рубил: размахнется да ударит, а после глядит — чего получилось.

Как умер Вильзис, Арегунда не знает, но думает, что геройски, ибо от дома Вильзиса большой шум шел. И нескоро тот дом загорелся — один из последних занялся.

Я на дядю Агигульфа поглядел и увидел, что эта вандалка Арегунда нашему дяде Агигульфу очень не по душе пришлась. Я не понял, почему.

Пока Арегунда-вандалка рассказывала, дед у Хродомера на подворье был. И Ульф был там же, как мы потом узнали.

Когда дед вернулся, то шипел, как гусь рассерженный, — злобился. Из дедовых речей мы поняли, что Ульф со старейшинами разговаривал непозволительно кратко и дерзко. Только и сказал: