Ататюрк. Особое предназначение

— Если бы ты только знала, — глядя в грустные и полные любви глаза девушки, говорил он, — как мне тяжело расставаться с тобой! Но я клянусь тебе, что никогда не забуду тебя, и надеюсь на тебя!

И как вспоминала затем сама Эмине, Кемаль часто виделся с нею и даже хотел жениться на ней.

Да и сам Кемаль не забыл свою первую любовь и много лет спустя, слушая в своей президентской резиденции в Чанкайя песню «Моя Эмине», был тронут воспоминаниями юности.

Как-то с несказанной грустью он заметил, что в сердце каждого мужчины живет своя Эмине…

Правда, в другой раз он говорил о том, что его первой любовью была молодая гречанка из Салоник, которую он намеревался увезти с собой в Монастыр, и только его дядя Хуссейн-ага отговорил его от этой безумной затеи.

И надо ли говорить, как боялась за него уже познавшая властный характер сына мать.

Впрочем, она быстро успокоилась: несмотря на все свои увлечения, Кемаль не собирался жениться, и все его мысли были заняты военной карьерой.

Но главное в его отношении к женщинам проявилось уже тогда.

Ему нравилось вызывать у них восхищение и оказывать покровительство, но он совершенно не терпел от них ни требований, ни тем более нравоучений.

Во время одного из отпусков он познакомился с дочерью брата отчима полковника Хюсаметтина Фикрие, в чьей судьбе ему было суждено сыграть столь трагическую роль.

Но куда более печальным было увлечение Кемаля посещать увеселительные заведения и под негромкую музыку потягивать вино, заедая его мезе, как называлась дешевая закуска.

Закончив петь, красивые девушки присаживались за столик к молодым людям, и те угощали их вином.

Ловя на себе их призывные взгляды, Кемаль ощущал, как его с головы до ног окатывала сладостная волна желания.

К счастью для него, посещения злачных заведений пока еще не сказывались на его успехах, и осенью 1898 года он блестяще сдал выпускные экзамены, став четвертым по успеваемости.

Это был настоящий успех, и счастливый Кемаль поспешил в Салоники, где его с нетерпением ожидали любящая мать и дружелюбно настроенный к нему отчим.

Устроенная ими встреча превзошла все его ожидания.

Мать, отчим, сестра ловили каждое произнесенное им слово и спешили исполнить любое его желание.

Тем не менее, Зюбейде-ханым продолжала видеть в нем все еще маленького мальчика и, даже не замечая, как каждый раз хмурился недовольный ее нравоучениями Кемаль, постоянно делала ему замечания.

Не пожелав обострять отношения с матерью, он стал чаще уходить из дому.

— Есть два пути общения с родственниками, — говорил он, — либо вы полностью подчиняетесь им, либо не обращаете на них внимания. Я не хотел ни слушать мать, ни тем более ссориться с нею, дабы лишний раз не расстраивать ее. А потому и предпочитал проводить дома как можно меньше времени…

Матери не нравилось его постоянное отсутствие.

Но Кемаль жил уже своей жизнью, независимой ни от чьего желания.

— С ранних лет, — говорил он позже, — я не любил жить ни с матерью, ни с сестрой, ни с друзьями. Я всегда предпочитал быть одиноким и независимым…

Кемалю не сиделось дома, и вместе с верным Фуадом Булджой целыми днями пропадал в кафешантанах и ресторанчиках.

Глава III

Веселая жизнь не помешала ему успешно окончить лицей, и 13 марта 1899 года Кемаль поступил в Оттоманский военный колледж — высшее военное училище — Харбие.

Стамбул поразил Кемаля своим блеском и великолепием.

Как завороженный, бродил он по древнему городу.

Великолепные дома, старинные дворцы, роскошные виллы и магазины, элегантно одетые мужчины и красивые женщины, — все радовало глаз молодого человека и возбуждало воображение.

А сколько здесь было развлечений!

Кабачки, рестораны, кафешантаны с их веселой музыкой, блеском огней и никогда не бывающими грустными красивыми девушками.

Ему очень нравилось подниматься на знаменитую Галатскую башню и оттуда подолгу смотреть на распростертый внизу город и горевшее бирюзой и малахитом Мраморное море.

А чего стоил великолепный Босфор с утопающими в густой зелени роскошными виллами и дворцами.

В глубокой задумчивости бродил Кемаль по берегу, где каждое дерево и каждый камень были свидетелями многих исторических событий.

Да, в Стамбуле было от чего закружиться голове.

И она действительно кружилась у Кемаля от бившего со всех сторон великолепия.

Но стоило ему только оказаться в мусульманских районах города, как все его оживление исчезало.

И без того безрадостный пейзаж казался еще более унылым из-за совершенно одинаково одетых мужчин и прятавшихся за паранджой женщин.

Извечное противопоставление Востока и Запада здесь было явно не в пользу последнего, и Кемаль продолжал задаваться мучившим его еще в Салониках вопросом о том, почему же турки вынуждены жить какой-то совершенно другой жизнью, даже отдаленно не напоминавшей ту блестящую жизнь, какую он мог наблюдать в Пера.

Разве они хуже всех этих французов, англичан и немцев?

Разве не доказали они, славные потомки великого Эртогрула, свою силу и мощь на полях сражений?

Доказали, и не раз!

Тогда в чем же дело и кто виноват в той пропасти, которая разделяла, по сути дела, один и тот же город?