Атаман Платов

«Не отнимая заслуг его в эту войну, я должен сказать, что он многое упустил по невоздержанности своей. Став на бивуаке, он приказал подать себе горчичной, то есть водки, настоянной на горчице, и, выпив порядочную чарочку, огруз и заснул. Отрезвившись немного, он велел подать себе другую, опять отрезвившись, велел подать третью, но уже такого размера, что свалился, как сноп, и до утра проспал; и поэтому пропустил время к распоряжению, дал время французам беспрепятственно продолжать свое отступление и, вступив в Смоленск, захватил только отсталых…»

А между тем, возмущался князь, освобождение Смоленска было представлено в реляциях как значительный подвиг Платова.

Вряд ли имеет смысл ставить под сомнение воспоминания столь честного человека, каким был С. Г. Волконский: Матвей Иванович действительно позволял себе хватить лишку. Может статься, в ту ночь после морозного и напряженного дня так и было. Только вот с оценкой князем событий под Смоленском можно, пожалуй, поспорить.

Утром 3 ноября все бригады Платова соединились у Смоленска и обстреляли город из орудий донской артиллерии. Под гром канонады снялся с места и пустился по дороге к Красному с остатками итальянской гвардии вице-король Богарне. За стенами древней русской цитадели остались лишь пехотные войска маршалов Даву и Нея. Необходимо было ускорить их отступление с наибольшими для противника потерями.

М. И. Платов решил действовать активно. В диспозиции, данной войскам, на правый фланг он выдвинул бригаду А. В. Иловайского, на левый — Д. Е. Грекова, а в центр — А. Д. Мартынова. В авангард всех сил вошли егеря, сотня спешенных казаков и три донских полка с большей частью конной артиллерии корпуса под общим командованием любимца атамана П. С. Кайсарова. Основные события развернулись в районах Петербургского и Московского въездов в Смоленск.

Полковник Кайсаров бросил своих стрелков в штыковую атаку на пехоту противника, прикрывавшую въезд в город с севера, и заставил ее отступить. Следом за егерями на улицы Петербургского предместья Смоленска ворвались упряжки с орудиями конной артиллерии. Лихо развернувшись, они осыпали бегущих градом картечи. Ошеломленный враг стеснился у ворот крепости, ища спасения за ее стенами. И только тут нападающие «с удивлением увидели вместо предполагаемого малого арьергарда неприятельского» остатки основательно потрепанных корпусов маршалов Даву и Нея — общим числом до 15 тысяч человек.

В то же время генерал-лейтенант А. Д. Мартынов, старший по званию среди равных по должности, отправил бригаду Д. Е. Кутейникова на Дорогобужскую дорогу, по которой к городу подходили последние колонны арьергарда маршала Нея. Казаки, «одушевляемые примером своих начальников, быстро атаковали их и расстроили». Подкрепления, высланные из крепости, были разбиты донцами, которые овладели девятью французскими пушками и заняли Московское предместье Смоленска.

Тем временем в Петербургском форштадте события приняли серьезный оборот. Неприятель, успевший осознать слабость русской пехоты, двинул против нее «превосходное число своей» и после интенсивной перестрелки вытеснил ее за пределы города, заняв господствующую перед ним Покровскую гору. «Сражение началось живее прежнего».

Ней бросил в бой две колонны пехоты, подкрепив их девятью пушками. Но и Платов предпринял ответные меры. Он усилил Кайсарова егерями 1-го полка из бригады Грекова и пустил в атаку почти всех казаков донского корпуса. Неприятель был поражен, опрокинут и отброшен на правый берег Днепра. Весь путь отступления французов, по свидетельству современника, был завален трупами. Так что Матвей Иванович, похоже, успел и выспаться, и опохмелиться, и распорядиться.

«Перепалка продолжалась до самой ночи. Потеря неприятельская весьма велика, — доносил Платов Кутузову, — с нашей же стороны убито и без вести пропало 20 егерей и один казак, а ранено казаков 8, егерей 9 человек».

Платов, конечно, мог преувеличить напряженность боя за Смоленск, но не до такой же степени, чтобы ставить под сомнение каждое его слово. Думаю, А. И. Сапожников слишком легко согласился с оценкой князя С. Г. Волконского, решив, что его воспоминания помогают «расставить все по своим местам». Автор «опыта научной биографии» атамана, по-видимому, даже не допускает мысли, что Сергей Григорьевич за давностью лет многое мог подзабыть или перепутать.

4 ноября покинули город остатки корпуса маршала Даву. Платов же, призвав корпусного священника, приказал ему отслужить перед смоленскими церквами благодарственный молебен всемогущему Богу с пушечной пальбой и криками «ура!» за здравие государя императора.

В ночь на 5 ноября Смоленск оставил арьергард Нея. Но прежде маршал распорядился сжечь город и разрушить наиболее значительные здания, стены и башни. Начались «многоместные пожары». После полуночи прогремели первые взрывы. «Три тысячи пленных французов, смотревших на это позорище стоя на коленях, в оцепенении, сложа ладони перед грудью, возопили: "Горы и холмы, падите на нас и скройте от лица Судящего наше срамное геройство!"»