Семён шагнул к лежащему.
— Но-огу-у! — выдохнул раненый, силясь выбраться из-под коня.
— Это ты, Хроменков? Сейчас… — Он попробовал помочь, но раненый от боли вскрикнул. — Терпи, терпи… Я сейчас.
На глаза попалась переломанная пика урядника. Он быстро подсунул её под тело лошади и, напрягшись, приподнял.
— Ну-у. Вытаскивай!
Хроменко заёрзал, упёрся руками о землю, лицо его покрылось холодной испариной.
— Давай, Астап, быстрей!.. Кабы не угодить… Раненый Семён Розин помог уряднику взобраться на свою лошадь и, слыша над головой посвист неприятельских пуль, заспешил вслед за ушедшим полком…
Наполеон стоял на Шевардинском холме, набросив на плечи шинель. Чувствовал он себя преотвратительно. Ночь провёл неспокойно: давала знать простуда, но ещё больше — волнение за предстоящее сражение. Несколько раз он вставал, выходил из палатки, смотрел в сторону русской армии: не ушла ли? Его не покидало предчувствие, что «старая лиса» Кутузов наверняка готовит хитрость, которая спутает все его карты. Но нет, костры за Колочей горели, русская армия оставалась на месте, и генеральное сражение, которого он так ждал, должно произойти.
Он вспомнил декабрьский день 1793 года, первое сражение, с которого начался взлёт его карьеры…
Тогда сеял холодный дождь, дул острый, порывистый ветер. В подступавших сумерках маячили корабли английской эскадры, поддерживавшие мятежных сторонников свергнутого короля. Вот уже какую неделю республиканская армия пыталась приступом взять Тулон, где засели приверженцы Бурбонов, и всё безуспешно. Бонапарт не одобрял план осады, у него был свой план, иной.
Завернувшись в плащ, он направился к командующему республиканскими войсками.
— Кто такой? Что нужно? — остановили его.
— Есть важное дело.
— Какое? Выкладывай!
— Не могу. Скажу только генералу Карто.
Сорокадвухлетний командующий, в недалёком прошлом лихой драгун, смотрел холодно, с недоверием. От ветра хлопало полотнище палатки, мигала подвешенная лампа.
— Сир, — обратился Бонапарт к командующему, — я пришёл предложить свой план овладения городом. Если вы его примете, через неделю Тулон будет у ваших ног.
— Вам сколько лет, капитан?
— Двадцать четыре.
— Вы рискуете. В случае неудачи я прикажу вас расстрелять.
— Готов принять смерть, но прежде выслушайте… Три дня после того над городом гремела орудийная канонада. Пятнадцать мортир и тридцать крупнокалиберных пушек били по городу, разбивая укрепления. Одно из ядер попало в пороховой склад, и он взлетело воздух. На четвёртый день в проливной дождь и ураганный ветер республиканцы пошли на штурм. И город пал. Ещё через четыре дня Бонапарт стал командовать всей республиканской артиллерией. Кто-то потом сказал, что он вошёл в палатку Карто капитаном, а вышел бригадным генералом.
Это было двадцать лет назад, во Франции. А сейчас шло невиданное по упорству сражение в России, у Москвы…
Сбросив шинель, Наполеон остался в сером, без эполет, сюртуке, нервно кусал тонкие губы. Опытным глазом полководца он видел, что продвижения почти нет. На бешеные атаки, какие предпринимали его войска, русские отвечали яростными контратаками и в упорных рукопашных схватках отбрасывали французов назад. В умении пользоваться штыком русские были непревзойдённые мастера.
Почти все резервы использованы. Оставалась только императорская гвардия — Молодая и Старая — последняя его надежда. Молодая гвардия выстроена в боевое каре, расположенное за небольшой речушкой.
Ох, с каким нежеланием Наполеон приблизил к линии сражения это соединение, свою последнюю силу и надежду. Он намерен был возвратиться из России, не использовав резерва. Это было бы лучшим подтверждением его, Наполеона, величия и могущества.
Но увы! Почти каждые четверть часа от маршалов и начальников колонн прибывали адъютанты, и все приносили безрадостные вести и просили о помощи. Особенно настойчивы в просьбах были Ней и Мюрат. Им удалось ворваться в Семёновское, выбить оттуда русских, но подоспели подкрепления и вышибли наступавших. Сколько было атак, подсчитать невозможно. Они следовали одна за другой, и каждая отбивалась с большими для обеих сторон потерями.
— Император, настал час гвардии, — не просил, а требовал Мюрат. — Только она может сломить русских.
— Дайте мне гвардию, и я принесу победу, — обещал Ней.
— Мой император, видимо, настало время, — осторожно сказал Бертье. — В центре построения русских образовалась брешь, и надо ввести туда гвардию. Она войдёт в расположение неприятеля, как нож в масло. Нужно спешить, пока к этой пустоте не подоспели русские резервы.
Прежде чем ответить, Наполеон прошёлся по обозначившейся в траве тропке.
— Хорошо, Бертье, я уступаю вашей настойчивости: Молодую гвардию — в огонь! Атаковать Курганную батарею и далее — Горки!
Строй Молодой гвардии дрогнул, сверкая штыками, направился в сторону русских флешей. Вышколенные, закалённые в боях солдаты шли ровными рядами, соблюдая порядок. Шаг твёрдый, размеренный. Двигался монолит, сокрушить который, казалось, не могла никакая сила, и никакая сила не могла против него устоять.