Атаман Платов

Польские эскадроны располагались в уступном порядке правее дороги Тимковичи — Романово на небольшой песчаной возвышенности, с которой отчетливо были видны казаки, стоявшие перед рекой, и довольно большой лагерь на противоположном берегу, за местечком. Убедившись в несомненном превосходстве сил противника, Пшепендовский решил отступить. Но не успел он построить полк в походную колонну, как возвратился посланный им офицер с повелением Латур-Мобура атаковать неприятеля. Пришлось снова разворачиваться в боевой порядок. В это время на его флангах послышалось знакомое страшное гиканье платовцев.

Первый удар поляки отразили таким огнем из карабинов, какой «можно услышать разве что на учебном плацу». Вторая и третья атаки казаков также оказались неудачными. Но «они снова устремились вперед и бросились на фланги, в то время как клинообразная масса врезалась в центр. Противник был встречен с прежним мужеством, но полк был опрокинут и — трудно найти более подходящее выражение — увлечен».

Так описал эту схватку очевидец событий. Здесь чувствуется, конечно, стремление нарисовать картину с выгодными для конных егерей оттенками, но в целом, по-видимому, автор был прав: казаки имели столь ощутимый перевес, что действительно могли «увлечь» своей массой малочисленного врага.

Разъединенные эскадроны поляков, перемешавшиеся с казаками, неслись, поднимая тучи пыли, в полном беспорядке к Тимковичам. На этом пути их мог поддержать только один эскадрон 12-го уланского полка, но его командир принял неудачное решение. Надеясь остановить преследователей, он развернул своих кавалеристов поперек дороги. Налетевшей толпой они были вовлечены в общий беспорядок неудержимого бегства, которое продолжалось «не менее пяти верст до пехоты и до пушек» бригады генерала Сулковского из дивизии Каминского.

Нещадно палило солнце. Под его лучами буйно колосилась поспевающая рожь. «Дорога и хлебные поля усеяны были трупами», — писал Платов в рапорте Багратиону.

Латур-Мобур, получив донесение о поражении полка Пшепендовского, поднял и двинул вперед всю кавалерию корпуса и приданную ему пехоту. Но было уже поздно. Платов, не принимая боя, стал отходить к Романову «для соединения с отрядом генерал-адъютанта Васильчикова». Перейдя болотистую Морочь, он сжег за собой мост, разделил «на две части пушки донской конной артиллерии» и поставил их «в выгодных местах» для обстрела наступающего противника. Прикрывал батареи 5-й егерский полк под командованием полковника Николая Федоровича Гегеля. Казаки генерал-майоров И. К. Краснова, И. Д. Иловайского, Д. Е. Кутейникова и А. А. Карпова обеспечивали фланги. Регулярная кавалерия ахтырских гусар, киевских драгун и литовских улан составляла резерв атамана.

Тем временем Латур-Мобур подошел к Романову. На правом фланге его наступала бригада Гаммерштейна, центр составляла дивизия Рожнецкого, на левом фланге развернулась бригада Тышкевича и конная батарея.

Началась оживленная артиллерийская перестрелка. Одна из русских батарей отвечала на огонь польских орудий, а другая действовала «по наступающим неприятельским колоннам». Казаки же непрерывно беспокоили неприятеля с флангов.

М. И. Платов — П. И. Багратиону,

3 июля 1812 года:

«…Последнее дело сие после отражения артиллерийского огня неприятеля продолжалось более часу, и неприятель не выдержал нанесенного ему удара и оставил на месте довольное число убитых и отретировался назад к местечку Тимковичи. Затем наступила ночь…

В сем счастливом для нас деле… как при разбитии, так и при наступлении неприятеля, участвовали генерал-майоры Васильчиков, граф Воронцов, бывший безотлучно со мною среди сражения и под выстрелами артиллерии, Краснов 1-й, Иловайский 4-й и Карпов 2-й. Но в самой сильной атаке на неприятеля и в поражении его среди огня был генерал-майор Кутейников 2-й, который получил в левую руку саблею рану, и потом, вместе с генерал-майором Иловайским 5-м, тоже раненым 28 июня, находились оба для примера подчиненным и при последнем поражении неприятеля при артиллерии, поощряя тем сражающихся…

О прочих отличившихся в сем деле храбростью офицерах по собрании надлежащих сведений имею долг донести Вашему Сиятельству особым рапортом, равным образом об убитых и раненых с нашей стороны, которых, благодаря Богу, в рассуждении большого и упорного сражения сего, небольшое число…»

«Особого рапорта» атамана найти не удалось. Потому-то нет точных сведений о количестве убитых и раненых казаков, которых, «благодаря Богу», было вроде бы «небольшое число». А вот противник потерял намного больше. Мало того, что «дорога и хлебные поля усеяны были трупами», донцы взяли в плен 360 человек, в том числе 17 офицеров.

3 июля арьергард 2-й армии оставался на позиции, как и предписывал Багратион, а вечером выступил по дороге на Слуцк. Вскоре войска неприятеля вошли в местечко. Один из польских офицеров 1-го конно-егерского полка, лошадь которого накануне оказалась проворнее казачьих сивок и вынесла своего седока под защиту пушек дивизии Каминского, вспоминая о событиях минувшей войны, писал позднее: