Атаман Платов

С высокоторжественным днем рождения Вашего Императорского Величества священнейшим долгом имею повергнуть перед Вами… всеподданнейшее мое поздравление. Имея щастие праздновать здесь со всем генералитетом и прочими чинами Войска Донского сей драгоценнейший день, мы с сердцами, исполненными живейшего восторга и радости, вознесли во храме Бога, при пушечных выстрелах, по нашему обыкновению, благодарения наши к Алтарю Вездесущего за сохранение вожделеннейшего здравия Вашего Величества; и молим Его всещедрую благость о продлении оного на многие и многие лета. С сими чувствованиями осмеливаюсь также повергнуть… всеподданнейшую благодарность за удостоение меня всемилостивейшим рескриптом, в 3-й день сего октября состоявшимся, а мною в нынешний радостнейший день полученным. Выражения оного, особой Высочайшей милости Монархини исполненные, запечатлены навеки в сердце моем с глубочайшею признательностью и тем благоговением, с которыми повергаю себя к священным стопам Вашего Величества.

Всемилостивейшая Государыня, Вашего Императорского Величества всеподданнейший граф Платов».

Это было последнее письмо атамана вдовствующей императрице, исполненное «признательности и благоговения» перед этой замечательной женщиной. Конечно, отношения между ними не могли выйти за рамки официальных. Но какие чувства таились в сердцах их? Не осмеливаюсь отвечать на этот вопрос…

В ноябре Платов получил приглашение приехать в Москву к 12 декабря на празднование дня рождения государя. «С душевным удовольствием» Матвей Иванович начал собираться в дорогу, предполагая выехать по первому зимнику. Но прежде отправился в свою деревню на Еланчике под Таганрогом, чтобы дать наставления управляющему.

По пути простудился, поэтому велел Смирному ехать в Москву одному:

— Отправляйся, Николай Федорович, завтра же, а я немного отлежусь и дня через три, даст Бог, помчусь за вами.

— Хорошо, ваше сиятельство, — сказал Смирный и стал готовиться к отъезду.

Утром Смирный зашел к Платову. Полагая, что расстаются они ненадолго, простился с ним простым поклоном и направился к выходу, но граф, раскинув руки, сказал:

— Постой, постой, друг мой, поцелуемся; хотя и скоро увидимся, а все-таки простимся.

Платов обнял секретаря и трижды поцеловал его. Томимый горестным предчувствием, заливаясь слезами, не имея сил вымолвить ни одного слова, Смирный вышел, сел в кибитку и покатил на север. Старый граф долго смотрел ему вслед из окна. Зять Харитонов уговорил тестя лечь в постель…

Платов слабел. Он уже не думал о поездке в Москву. Прошло Рождество. Больной стал впадать в забытье. В деревню съехались родственники из Мишкина и Новочеркасска. Потом потянулись соратники. Все со страхом ожидали неизбежного конца.

3 января 1818 года Матвей Иванович пришел в сознание и что-то зашептал. Константин Иванович склонился над тестем, но услышал лишь одну фразу:

— Слава! Слава! Где ты? И на что ты мне теперь пригодилась?

Слезы застыли на впалых щеках покойного.

Тело Платова перевезли из деревни в загородный мишкинский дом. Едва весть о кончине прославленного атамана разнеслась по просторам Дона, как из станиц потянулись в Новочеркасск казаки, прошедшие с ним путь от Москвы до Парижа.

Хоронили героя России 10 января 1818 года. От загородного графского дома, находившегося в пяти верстах от Новочеркасска, до соборной церкви выстроились казаки с войсковыми и станичными знаменами. В 11 часов началась панихида, по окончании которой офицеры сняли гроб с катафалка…

Шествие открывал отряд Атаманского полка при трех орудиях донской артиллерии. За ним медленно двигались запряженные шестериком большие дроги с крышкой от гроба, а на ней — парадная папаха, сабля и шарф покойного.

Ордена Платова на бархатных подушках, булаву, насеку и пернач несли офицеры.

Далее следовали священники и певчие.

Гроб с телом атамана возвышался на плечах молодых воинов. По обеим сторонам его — адъютанты и по шесть человек с зажженными факелами.

Траурное шествие замыкали Атаманский полк со знаменем и рота донской артиллерии.

Под гром салюта гроб опустили в могилу у временного Вознесенского собора, неподалеку от вновь сооружаемого каменного, что ныне возвышается на центральной площади города Новочеркасска, основанного Платовым…

15 января 1818 года архимандрит московского Донского монастыря Евгений, обращаясь к прихожанам, сказал:

«От Тихого Дона несется, как молния, поражает, подобно грому, печальная весть: Платов умер!

Как быстро слава дел его перелетала из уст в уста, так быстро и далеко из веси в весь, из града в град, из царства в царство переносится поразительное известие: Платов умер!

Унылы воины, опечалились граждане; донское воинство стесняется вздохами, орошается слезами. Вся Россия скорбит об утрате великого Героя, столь грозного врагам ее…

Совершил со славою поприще жизни своей муж, достойный вечной памяти…»