«Мюрат, подступив к Можайску, вообразил, что этот город в его власти, и послал пригласить императора расположиться в нем на ночлег, но оказалось, что русский арьергард укрепился у стен этого города, за которым на возвышенности разместились все остальные войска. Таким образом, они закрывали дороги в Москву и Калугу. Русские имели твердый и внушительный вид, как и перед битвой; Мюрат же со свойственным ему бесстрашием захотел броситься на них. Эта битва зашла так далеко, что потери, понесенные нами накануне, еще увеличились».
Как видно, Платову не удалось избежать столкновения с неприятелем, и русский арьергард, по признанию генерала свиты французского императора, с честью вышел из трудного испытания. 28 августа М. Б. Барклай де Толли именем главнокомандующего М. И. Кутузова предписал атаману донских казаков «непременно удерживать неприятеля… дабы обозы, артиллерия и раненые могли уйти далее по дороге к Москве» и не затруднять отступление армии.
Рапорт атамана главнокомандующему о боевых действиях арьергарда 28 августа 1812 года у Можайска не содержит важных для нас подробностей, и все-таки общая картина событий этого дня по нему может быть восстановлена. В 6 часов утра французы возобновили атаки. Платов выставил против них шесть батальонов егерей, прикрываемых от обхода с севера и юга полками регулярной кавалерии и казаков, а из города орудиями донской конной артиллерии, размещенной «на разных возвышенностях».
Под напором французов Платов отступил за Можайск, закрепился близ города на высотах, которые накануне были заняты русской армией, и сдерживал неприятеля в течение двух часов, после чего отошел еще на пять верст на восток и продолжал отбиваться от значительно более сильного противника и с фронта, и с флангов. На его арьергард наступали уже не только войска Мюрата, но и пехотные корпуса Даву и Нея «и вся та кавалерия, которая была в сражении 26-го августа… у деревни Бородино» во главе с самим Наполеоном. Но и «после того на всяком шагу ежеминутно продолжалось сражение до самой ночи».
Арьергард отступил от Можайска примерно на 15 верст. Платов счел своим долгом донести князю М. И. Кутузову «и по всей справедливости свидетельствовать о неусыпных трудах и рвении, с неустрашимою храбростью оказанных в сих местах и на каждом шагу» генералами Н. Н. Раевским и Г. В. Розеном.
28 августа арьергард с трудом закрепился у села Моденова. Недовольный Кутузов вынужден был усилить его двумя бригадами пехоты, тремя егерскими полками, ротой батарейной артиллерии, частью 1-го и всем 2-м кавалерийским корпусом. Одновременно он отстранил атамана Платова от командования войсками охранения и назначил вместо него М. А. Милорадовича.
Так Матвей Иванович вновь оказался не у дел. Это вызвало толки. Вот что писал известный герой Отечественной войны Михаил Семенович Воронцов, хорошо знавший атамана:
«Тут он действительно был виноват, ибо вместо того, чтобы держаться как можно дольше на месте сражения и драться на каждом шагу, к вечеру привел неприятеля на плечах к армии, когда старик Беннигсен по дряхлости не успел еще рассмотреть у Можайска позицию, которая одна только и была хороша… Скорое отступление (арьергарда. —
Если верить А. И. Михайловскому-Данилевскому, то М. И. Кутузов, выражая недовольство отступлением арьергарда, назвал М. И. Платова «говняком». Поговаривали даже о возможном суде над атаманом «за неисполнение ему приказанного».
Большое видится на расстоянии. Задержи Платов Великую армию Наполеона даже на неделю, все равно второй баталии, подобной Бородинской, быть не могло. Думаю, лучше других понимал это сам Кутузов, хотя изо дня в день не уставал повторять: под Москвой «должно быть сражение, решающее успехи кампании и участь государства». Не случайно же еще накануне, 27 августа, в диспозиции, данной войскам, он предписал командующему арьергардом выступить за час до рассвета и следовать за армией, избегая по возможности столкновений с неприятелем.
Как уже отмечалось, выполнить это предписание главнокомандующего атаману не удалось: в течение суток арьергард отбивал атаки противника и отошел за Можайск. Так что возлагать на Платова ответственность за потерю Москвы нельзя. Впрочем, и сам Воронцов не был в этом убежден.
«Неудовольствие на Платова, сверх того что он не мог начальствовать авангардом в ту важную эпоху с такою пользою, как Милорадович, — писал И. П. Липранди, — имело и другой источник или причину».