Атака неудачника

А кроме наказанных есть ещё Отверженный. Он же: Многоликий, Падший, Тысячеискусный Изобразитель, Творец иллюзий, Ахеронский комедиант и Князь Тишины. Этот демон демонов, в отличие от остальных, сам себе хозяин, гуляет, когда и где хочет, ведёт себя непредсказуемо, способен для достижения своих целей принимать тысячи обличий, а помимо того обладает властью над всеми остальными прочими демонами. Когда-то давно, так давно, что живых свидетелей тому не осталось, был Отверженный великим магом, и знали все его под именем Шлом Халахлом. Возжелав возвыситься над остальными, отдался он однажды в Ночь Обращения всей душой Запредельному и сам себя превратил в демона. С этими, вообще, беда. С этим не соскучишься.

Предаваясь размышлениям о природе демонов во всём их многообразии, я выехал из города и как-то незаметно для себя добрался до развилки Оглоблино-Смирновщина, где на обочинах крестьяне местных деревень устроили по случаю хорошей погоды импровизированный базар. Был бы я чуваком хозяйственным, обязательно бы притормозил и затарился плодами нынешнего богатого урожая. А торговали тут всяким: огурцами-помидорами, кабачками-патиссонами, зеленью всякой и картошкой различных сортов. Ну и, конечно, ягодой садовой и лесной: малиной, крыжовником, смородиной, земляникой, брусникой. А ещё грибами шла бойкая торговля. Когда я увидел вёдра с бравыми рыжиками, груздями и опятами в ассортименте, мысль моя совершила сложный манёвр, вспомнился вдруг дядя Миша, а следом почему-то — Лера. В груди заныло, и я решил, что нужно срочно позвонить Ашгарру. Начал вызывать номер из записной книжки, но тут поэт сам вышел на меня. Почуял, видать, всплеск неизбывной тревоги.

— Как дела? — спросил я.

— Есть проблема, — ответил Ашгарр. — Часа три во дворе «хонда» серебристая стоит с тонированными стёклами. Двое из неё выходили. По виду — дикие. Что делать?

— Ничего не делать. Хоть и дикие, а без спроса порог не переступят, так что наплюй. Скажи лучше, как там Лера.

— Пока в порядке. Тьфу-тьфу-тьфу.

— Чем занимается?

— Наводит порядок в книжном шкафу.

Я удивился:

— Серьёзно?

— Вполне, — подтвердил поэт.

Сообразив, что не он не шутит, я предупредил:

— Если решит навести порядок у меня, сразу бей по рукам.

— Разве у тебя там можно навести порядок? — съязвил Ашгарр.

— Возможно, порядок и нельзя, а вот хаос можно.

— У тебя там и так хаос.

— То мой хаос, он мне по душе. Чужой хаос мне без надобности.

— Ладно, Ашгарр, не бойся. Не допущу вторжения.

— Спасибо, чувак. Сам-то чем занимаешься?

— Чем обязался заниматься, тем и занимаюсь. Слежу за Лерой, а параллельно рассказ вымучиваю.

— Про девушку и дракона?

— Ну.

— И как? Много написал?

— Много. Первую фразу.

Ответ поэта был полон самоиронии, но я сделал вид, ничего такого не услышал, и поддержал его морально:

— Как сказал товарищ Аристотель, начало есть более чем половина всего.

— Возможно, — сказал поэт и тут же спросил: — Хочешь послушать?

Ничего не оставалось, как сказать:

— Угу, валяй.

Выдержав небольшую паузу, чтоб отделить жизнь от искусства, Ашгарр произнёс витиеватую фразу в том вычурном стиле, который Владимир Владимирович Набоков однажды самокритично обозвал «мороженой клубникой». И не дав мне ни секунды времени перевести на нормальный язык то, что я только что услышал, попросил дать оценку:

— Ну как? Не слишком мармеладно?

Обижать его не хотелось. Художника любой обидеть может, зачем же вкладывать в это дурное дело свои пять копеек? Поэтому от критики воздержался я и ответил так:

— Хичкок великий и ужасный утверждал, что кино — не кусок жизни, а кусок торта. Думаю, эту мысль можно отнести и к изящной словесности. Так что — угу. В смысле — потянет.

— Да-а-а, — протянул Ашгарр. — Вывернулся. Тем не менее, спасибо тебе, камрад, на добром слове.

— Кушайте на здоровье.

На этом я хотел распрощаться, но тут поэт сам пустился в расспросы:

— Ты-то там как?

— В порядке, — коротко ответил я.

— Тебя-то самого вампиры не пасут?

— Пока не чую.

— На каком этапе находишься?

— Качу в Оглоблино, господина Бабенко хочу допросить.

— Бабенко… — Ашгарр задумался. — А-а, вспомнил. Это тот самый товарищ из журнала. А в качестве кого ты собираешься его допросить?

— Не знаю пока, — честно ответил я. — Может, в качестве свидетеля, может, в качестве пособника. Определюсь на месте. Хотя, честно говоря, полагаю, что товарищ вовсе не при делах. Скорее всего, его именем, а может, даже и обликом воспользовался какой-нибудь тёмный гад. Причём, как тут мне умные люди подсказали, гад весьма и весьма высоко ранга. Не ниже первого.

— Кто подсказал?

— Молотобойцы.

— Пересёкся?

— Только что принял участие в их боевой операции.

Шокированный Ашгарр несколько секунд молчал, а потом не преминул высказать своё фи:

— Скажи, Хонгль, тебе больше делать, что ли, нечего?

— Ребёнок был в опасности, — сказал я в своё оправдание. — Пришлось вписаться.

— Ну и как? Спас?

— Спас. А по ходу дела Силой малёха разжился.

— Ну-ну, — скептически хмыкнул Ашгарр.