Атака мертвецов

Глава 11. Бои на границе

Середина октября ознаменовалась относительным затишьем на Северо-Западном фронте.

Штаб 22-го армейского корпуса перебрался в Ольшанку. Его работа понемногу налаживалась, хотя до совершенства было еще довольно-таки далеко. Генерал Огородников практически самоустранился от всяческой работы, избегая даже появляться в поле зрения командира. Земцов с Ивановым с головой ушли в работу. Вечно пропадали в помещении связи, прячась за нагромождением телефонных аппаратов и катушек с проводами. Похоже, там и жили. Прочие службы, вроде артиллерийской, комендантской, инженеров, медиков и так далее, и без того постоянно располагались отдельно. Вся оперативная и разведывательная работа легла на плечи Бориса и еще пяти строевых офицеров. Бринкен часто навещал их, давая всякие распоряжения – всегда напрямую, в обход начальника штаба.

Отношения с командиром корпуса у Сергеевского хоть и улучшились, но полного контакта и взаимопонимания по-прежнему не было. Препятствовал совершенно противоположный начальственному взгляд на тактику ведения боевых действий. К тому же сюда примешивался упрямый формализм Бориса, его приверженность установленной субординации. Плевать он хотел на взаимные претензии генералов, не считая себя вправе игнорировать Огородникова, своего непосредственного начальника. Что до Бринкена, тот вообще не желал иметь с Огородниковым никаких дел, хотя вслух этого и не говорил.

Впрочем, недостаток взаимопонимания с руководством ни в коей мере не мешал Борису заниматься своими прямыми обязанностями. Основным из них был опрос пленных, который давал много ценной информации для разведки. Их приводили в штаб довольно большими группами, так что работы хватало.

Солдаты самых разных родов войск, все они были на удивление откровенны, давая совершенно точные и правдивые показания, нисколько не пытаясь лукавить. Поначалу это сильно удивляло Бориса, но впоследствии он разгадал, похоже, самый большой военный секрет Германии. Просто-напросто каждый опрошенный им пленный безумно гордился тем, что владеет кое-какой информацией и может с точностью доложить ее «господину капитану». Не раз и не два слышал Сергеевский от немцев: «Германский солдат знает все, что должен знать солдат» или «германский солдат не может лгать офицеру». И неважно, из какой армии этот офицер, пусть даже русский. Вот и выкладывали плененные враги все, что могли рассказать. Причем безо всякого принуждения. Да здравствует принципиальная добросовестность германцев!

Правда, иной раз она граничила с простодушной наивностью.

– Нет ли у вас жалоб? – как-то спросил Борис одного пленного. – Никто не обижал?

Вполне обычный вопрос, который задавался каждому в конце допроса.

– Есть жалоба! Обидел меня один офицер, – неожиданно заявил немец, заставив Сергеевского удивленно вскинуть брови. – Когда шел призыв из резерва, он оскорбил меня. Обошелся грубо. Обозвал в моем собственном доме…

– Постойте. Так это было на германской территории?

– Так точно, господин капитан. Прошу вас возбудить это дело…

Пообещав, что непременно разберется, Борис приказал стрелку-конвоиру забрать пленного и привести следующего. Пока ждал в одиночестве, зашел казак, вольноопределяющийся из конвоя командира корпуса. Поздоровался, попросив разрешения присутствовать при допросе. Несмотря на свой огромный рост и слегка неотесанный вид, этот казак был довольно хорошо образован. Окончил университет в Германии, прекрасно владея немецким. Сергеевский, не видя совершенно никаких причин для отказа, разрешил ему остаться.

Очередной пленный оказался довольно пожилым и на редкость неразвитым немецким батраком, тоже из резерва. Даже грамотой не владел, как, впрочем, и какой-либо ценной информацией. Поэтому ничего толкового не рассказал, зато по наивности своей вдруг добродушно заявил:

– Слава богу, что в плен меня взяли пехотинцы, не казаки.

– Почему же «слава богу»? – спросил Борис, весело глянув на казака, который все это время молча стоял рядом.

– Господин офицер шутит? – искренне удивился солдат. – Ведь попадись я казакам, уже не смог бы разговаривать с господином офицером. Они бы сразу меня съели!

От прежней веселости не осталось и следа. Сергеевский не на шутку разозлился на этого простофилю. Не сдержавшись, крикнул:

– Что за вздор ты несешь!

Нет, сегодня ему определенно везет на ненормальных. Но второй подряд – это уж слишком. Попробовал доказать пленнику его дремучесть:

– Ты ведь даже не знаешь, как отличить казака от неказака.

Но тот неожиданно парировал:

– О нет, уж этому я обучен. У казаков здесь красная полоса, – и провел пальцем по наружной стороне своей штанины.

Вольноопределяющийся вдруг поставил ногу на свободный табурет, громко бухнув сапогом, и откинул шинель.

– Смотри сюда! Видишь? – грозно выкрикнул по-немецки, показывая свой лампас.

У пленного глаза полезли на лоб. Он побелел, сжался и затрясся всем телом. Пытаясь что-то сказать, беззвучно двигал челюстью, шлепал губами, но так и не смог произнести ни слова. Лицо выражало полное отчаяние.