Асутры

Вернувшись к прилавку трактирщика, Этцвейн выпил третью кружку эля, гневно поглядывая на Ифнесса, безмятежно потягивавшего воду со льдом и вносившего пометки в блокнот.

Покинув таверну гостиницы «Фонтеней», Этцвейн прогулялся на север по набережной Джардина, задумавшись о возможности, по-видимому, еще не приходившей в голову методичного землянина… Повернув на авеню Пурпурных Горгон, он поймал дилижанс и приказал ехать на площадь Корпорации. Выйдя у входа в Палату правосудия, Этцвейн взбежал по лестнице на второй этаж, где располагалось Разведывательное управление. Директор управления Аун Шаррах, статный мужчина, говоривший тихо и выражавшийся осторожно, умел, подобно большинству эстетов, производить впечатление небрежной элегантностью. Сегодня на нем была легкая, подчеркнуто скромная серая мантия, накинутая поверх полночно-синего костюма. Крупный сапфир сверкал на серебряной цепочке, продетой в мочку левого уха. Шаррах приветствовал Этцвейна дружелюбно, но с почтительной настороженностью, отражавшей их былые разногласия. «Насколько я понимаю, вы вернулись к частной жизни, — произнес Шаррах. — Молниеносное превращение. Вы не жалеете о своем решении?»

«Нисколько! Я другой человек, — пожал плечами Этцвейн. — Вспоминая, чем я занимался, удивляюсь самому себе».

«Вы удивили многих, — сухо заметил Шаррах, — в том числе меня». Директор Разведывательного управления откинулся на спинку кресла: «Что же теперь? Снова в оркестре?»

«Еще нет. Не могу найти себе места, заинтересовался Каразом».

«Обширное поприще для любознательного человека, — с едва заметной иронией заметил Аун Шаррах. — У вас впереди многие годы плодотворного труда».

«Я не собираюсь заниматься всеобъемлющими исследованиями, — возразил Этцвейн. — Мне хотелось бы знать несколько определенных вещей. В частности, не появлялись ли в Каразе рогушкои?»

Аун Шаррах оценивающе взглянул на посетителя: «Ваша частная жизнь быстро подошла к концу».

Этцвейн проигнорировал замечание: «Вот что я думаю. Рогушкоев пробовали применить в Шанте — и потерпели поражение. Все хорошо, что хорошо кончается. Как насчет Ка- раза? Вдруг рогушкоев сначала высадили именно там? Может быть, формируется новая орда? Напрашиваются десятки предположений. Конечно, с таким же успехом можно предположить, что в Каразе ничего не происходит».

«Верно, — слегка развел руками Шаррах. — Разведка наша занимается в основном местными делами. С другой стороны, что мы могли бы предпринять, даже если бы захотели? Уже сейчас нам не хватает людей и ресурсов».

«В Каразе слухи дрейфуют по течению рек. В портах моряки узнают обо всем, что делается в глубине континента. Полезно было бы послушать, о чем толкуют у причалов и в прибрежных тавернах, какие вести привозят каразские суда».

«В этом есть смысл, — кивнул Аун Шаррах. — Я прикажу собрать сведения. Трех дней должно быть достаточно — по крайней мере для того, чтобы составить общее представление».

Глава 2

Тощий, смуглый, нелюдимый сорванец, сам себя назвавший Гастелем Этцвейном[1], превратился в молодого человека со впалыми щеками и горящим, пронзительным взглядом. Когда Этцвейн играл на хитане, уголки его рта приподнимались, сообщая обычно угрюмым чертам оттенок поэтической меланхолии, но по преимуществу он был человек спокойный, внешне даже необычно сдержанный. Близких друзей у него не было — кроме, пожалуй, старого музыканта Фролитца, считавшего Этцвейна помешанным…

Уже на следующий день после посещения Палаты правосудия Этцвейн получил известие от Ауна Шарраха: «Расследование дало неожиданные результаты — уверен, что вас они заинтересуют. Жду вас в любое время».

Этцвейн немедленно отправился в Разведывательное управление.

Аун Шаррах провел его в помещение с высоким сводом под куполами шестого яруса. Линзы световых колодцев из водянисто-зеленого стекла полутораметровой толщины смягчали лавандовый свет солнц, насыщавший цвета огромного ковра работы мастеров Глирриса. Посреди зала на низком круглом столе семиметрового диаметра покоилась массивная рельефная карта. Приблизившись, Этцвейн обнаружил удивительно подробное изображение Караза. Горы, вырезанные из бледного янтаря, добытого в кантоне Преданий, были инкрустированы кварцем, изображавшим снега и ледники. Серебряными нитями и лентами в долинах, выложенных лиловато-се- рым сланцем, к морским берегам струились реки. Леса и болота были представлены зеленым бархатом различных оттенков, с пушистым длинным и гладким коротким ворсом. Шант и Паласедра лишь намечались очертаниями берегов с южного и восточного краев.