Асутры

Фабраш обернулся к спутникам: «Ахульф видел битву звездолетов. Он объяснил, как все это было. Два бронзовых диска приземлились в верховьях долины, оставались там примерно неделю. Из кораблей-дисков выходили существа на двух ногах, с запахом, не похожим на человеческий. Их внешность ахульфа не интересовала. Они показывались только перед рассветом и в вечерних сумерках. Ничего не делали, просто бродили. Три дня тому назад, в полдень, высоко в небе появились четыре черных шара, заставшие врасплох хозяев бронзовых кораблей. Из шаров вырвались молнии, взорвавшие оба корабля-диска. Сразу после этого черные шары исчезли — так же внезапно, как появились. Ахульфы наблюдали за обломками, но близко подходить не посмели. Вчера с неба спустился очень большой корабль-диск. Целый час он висел над долиной, заслоняя солнца, потом каким-то образом поднял корпус менее поврежденного из двух звездолетов и улетел вместе с ним, а обломки второго корабля остались».

«Весьма любопытно! — пробормотал Ифнесс. — Отдайте этому созданию остатки каши. Мне не терпится осмотреть корпус разрушенного корабля».

Фабраш почесал подбородок — там, где начинала расти сосулька-борода: «Должен признаться, меня, как и ахульфов, одолевает нерешительность. В верховьях долины кроется что- то жуткое, противоестественное — не хочу испытывать судьбу».

«Ни к чему приносить извинения, — успокоил его Ифнесс. — Вас недаром прозвали Везучим Утопленником. Вы не откажетесь подождать нас в компании ахульфа?»

«Это другое дело. Подожду».

Ифнесс и Этцвейн направились вверх по заметно сужавшейся долине. Через полтора километра всадники уже ехали по дну тесного каньона — с обеих сторон вырастали отвесные зубчатые стены песчаника, местами образовывавшие глубокие ниши под каменными навесами. Вскоре, однако, стены каньона разошлись, окружая обширную, покрытую песком равнину. Здесь спутники увидели корпус второго корабля. В смятой наружной оболочке зияли обожженные дыры — не меньше дюжины. Недоставало целого сектора, как в торте с вырезанным куском. Из пробоин и трещин торчали скрюченные обломки металла, сочились полузастывшие вязкие жидкости. Верхнюю часть диска разнесло в клочья — всюду на песке валялись почерневшие обрывки, окруженные обводами белой, зеленой и желтой окалины.

Ифнесс зашипел от досады, но выхватил камеру и стал фотографировать остатки корпуса: «Не ожидал ничего лучшего, но если бы хоть что-нибудь уцелело — какой бы это был трофей для исследователя! Потеряна возможность сравнить наши представления с новой, чуждой космологией! Какая жалость, какая трагедия!»

Этцвейн, не ожидавший от хладнокровного землянина такой горячности, даже немного опешил. Они подъехали ближе — громадный разрушенный звездолет завораживал зловещим, неприязненным величием. Ифнесс спрыгнул с быстроходна, подобрал обрывок металла и взвесил в руке, выбросил его, подошел к пролому в корпусе и заглянул внутрь, с отвращением покачав головой: «Пепел и крошево! Все сожжено, раздавлено, расплавлено! Здесь мы не найдем ничего интересного».

Этцвейн сказал: «Вы заметили, что в диске не хватает сектора? Смотрите: он там, застрял в трещине под скалой».

Ифнесс прищурился в указанном направлении: «Вероятно, двигатель детонировал после первого залпа, и сектор выбросило взрывной волной, а под дальнейшим обстрелом основная часть корпуса сгорела и расплавилась». Историк поспешил к расщелине, куда вклинился недостающий сектор — метрах в двадцати от корабля. Наружная оболочка, деформированная, изрытая вмятинами, чудом не разорвалась — как огромная бронзовая пробка, забитая и сплющенная кувалдой, сектор закупоривал узкий проход между глыбами песчаника.

Чтобы подобраться к отброшенному взрывом сектору, пришлось карабкаться вверх по осыпи. Ифнесс потянул за край треснувшей оболочки, к нему присоединился Этцвейн. Приложив немалые усилия, вдвоем им удалось отогнуть листовой металл настолько, чтобы можно было пролезть внутрь.

Из широкой щели пахнуло зловонием разложения, непохожим ни на один из запахов, знакомых Этцвейну… Этцвейн замер, поднял руку: «Тихо!»

Снизу доносился едва различимый царапающий звук; через две-три секунды он прекратился.

«Кто-то — или что-то — еще шевелится», — Этцвейн вглядывался в темноту. Перспектива лезть внутрь погибшего корабля его не привлекала.