Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь

Одно из многих произведений Гёте, которое читали и обсуждали Луиза и Астрид за свою десятилетнюю дружбу и переписку. В эти годы они переговорили о стольких книгах, что в одном письме Астрид призналась, что у нее теперь есть отдельная полка для Гёте. (Фотография: Йенс Андерсен)

В пустоте, образовавшейся после смерти Стуре, дружба и переписка с одаренной, образованной Луизой Хартунг была интеллектуальной отдушиной, окном в большой мир, непохожий на тот, в котором Астрид ежедневно вращалась в Стокгольме. Женщины давали друг другу профессиональные советы, обменивались мнениями о писателях и их творчестве, от страданий юного Гёте до желаний пожилого Генри Миллера. «Что читаешь?» – регулярно спрашивала Луиза, и Астрид рассказывала обо всем, на что мечтала найти время в промежутках между каждодневной работой писателя и редактора, которая временами становилась для нее тюрьмой, в том числе и в интеллектуальном плане. В письме, отправленном в канун нового, 1958 года, она в очередной раз рассказывает о своих разочарованиях:

«У меня, слава Богу, так мало времени и, слава Богу, такой голод к чтению, а на романы просто больше нет сил, за исключением парочки из классики, которые я перечитываю. Охотнее всего читаю исторические книги, философию (хотя в этом смысле чудовищно невежественна), поэзию, биографии и мемуары. Думаю, ничто не доставляет столько радости, как философия и поэзия. Ты читала шведских поэтов?»

Начиная с первых пространных писем 1953–1954 годов между женщинами царило доверие. Ни одна не боялась честно рассказывать о себе, и заключительные слова Астрид в письме от 22 февраля 1955 года очень характерны для искомой и найденной ими формы диалога. Они действительно разговаривали на бумаге, временами как будто сидя в берлинском, будапештском или венском кафе. В письмах никогда не было отстраненности, – напротив, неизменно чувствовались любопытство и включенность в дела друг друга. Как в тот раз, когда в феврале 1955-го Астрид захотелось услышать мнение Луизы о жизни и бытии:

«Иногда я раздумываю, зачем живу, зачем человек вообще живет. Но делюсь этим только с тобой: я не выставляю свое уныние напоказ. Если знаешь, в чем смысл жизни, расскажи».

За год до этого, 30 апреля 1954 года, рисуя очередной автопортрет, Линдгрен сравнила себя со своей немецкой приятельницей – такой особенной, пишущей такие потрясающе оригинальные, глубокомысленные письма, в отличие от заурядной, скучной, обыкновенной Астрид:

«Я в высшей степени обыкновенная, совершенно нормальная и уравновешенная, может, немного меланхоличная, чего мое окружение, верно, и не замечает. Кажется, никогда особой жизнерадостностью не отличалась, хотя бываю весела на людях. Легкая меланхолия сопровождает меня с юности. По-настоящему радостной была только в детстве – может, потому предпочитаю писать книги, где можно воскресить это чудесное состояние».

В последующие годы Астрид добавила много штрихов к образу, которым не слишком гордилась: часто подавленный человек с невероятной, писала она, потребностью «в том, чтобы сидеть в одиночестве и таращиться на свой пупок». Она рассказывала Луизе о трудной жизни в большом городе, о том, как ее разрывают на куски, а 13 февраля 1957 года написала, что иногда ей хочется из жителя большого города превратиться в маленького одинокого зверя в чаще леса: