Астийский Эдельвейс

Ледяное «радушие» хозяйки корабля вернуло Максиму уверенность в себе:

— Спасибо за добрые слова и гостеприимство… Я понимаю, что не имею права говорить от имени всего человечества, — сказал он, глядя прямо в глаза суровой инопланетянки. — Но прошу вас верить, что и нашей «слишком несовершенной» цивилизации присущи некоторые достоинства, которые могут вызвать у вас интерес.

— Земля — планета чувств, но не разума, а уровень цивилизации измеряется не спектром чувств его обитателей, а могуществом их разума, — холодно возразила Этана.

— Мне кажется, это не совсем так… — ответил Максим. — Наш разум, знаю, не всемогущ, но это все-таки разум, и он совершенствуется. Кроме того, не один интеллект участвует в познании мира…

— Вы полагаете? — перебила, слегка усмехнувшись, Этана.

— Да. И возможно, смогу убедить вас в этом.

— Вы — нас?! — Ледяная метель взметнулась во взоре инопланетянки. Она усмехнулась снова, теперь мягко, и, отвернувшись от Максима, сказала:

— А теперь, по древнему обычаю, пройдите к дереву мудрости, чтобы стать свидетелем ритуала, который по традиции совершается у нас тогда, когда молодой человек становится полноправным гражданином Системы.

Они вышли через противоположное крыло дворца в сад и остановились у невысокого дерева с крупными розовато-коричневыми плодами. Миона сорвала один из них.

— Плод дерева мудрости, — сказала Этана, — может сорвать лишь совершеннолетний.

Миона порозовела от смущения. Она разломила плод на три части и подала одну из них матери, другую Максиму.

Максим надкусил плод. Вкус вяжущий, горький, как у яблока-дичка, но только он проглотил кусочек, как мозг его начал работать с особой энергией, мысли приобрели необычную ясность.

Глаза Этаны чуть смягчились; Максиму показалось, что в них промелькнуло что-то похожее на грусть. Она подошла к Мионе и положила ладони ей на голову:

— Сегодня утром ты в последний раз назвала меня мамой, а я тебя дочерью. Теперь я для тебя только Этана. Теперь ты свободна в своих поступках. Будь счастлива, Миона!

— Спасибо, Этана.

Две женщины на миг прижались друг к другу, потом Этана резко отпрянула от Мионы:

— Прощайте. Я должна оставить вас. Корабль требует присмотра.

Она протянула к ним руки ладошками вперед и скрылась за деревьями сада.

Миона подняла на Максима свои огромные, полные слез глаза, смущенно улыбнулась:

— Максим! Не пугайтесь ее холодности. Так принято там, в мирах Системы. Я сама цепенею, когда вижу их жизнь в иллюзионории… Но сегодня такой день! Все должны быть радостными! Как сказала мама… Этана? Я свободна в своих поступках? Но мне казалось, что я никогда не была стеснена в них, особенно когда была там, у вас на Земле. И все же: свободна в поступках! Если так, то вот мой первый свободный поступок — признаюсь, Максим, я люблю… тебя.

— А я, Миона, всю жизнь, с той самой ночи на Лысой гриве, я любил только тебя…

— Я знала это, Максим. Знала всегда. Знала, еще не понимая, что это значит. Знала… Столько лет ждала этой минуты! — Она подняла голову, посмотрела Максиму в глаза долгим сияющим взглядом, потом прижалась губами к его губам…

4

— Вот видишь, как далеко от нашей звезды до вашего Солнца, — сказала Миона, выключая экран, на котором она только что рассматривала замысловатый завиток Галактики.

— Как же ты оказалась впервые на Земле? И почему живешь вдвоем с матерью? — не унимался Максим.

— Да, пора рассказывать… вернее, показывать. Сейчас ты увидишь и это. — Миона провела его в ту часть комнаты, где в пол была вделана небольшая площадка из голубого гофрированного металла.

— Встанем сюда.

Площадка, дрогнув, пошла вниз и плавно опустила их в большой круглый зал.

Зал этот располагался, видимо, где-то глубоко в недрах корабля и представлял собой огромный полый шар с черными идеально гладкими сферическими стенами и высоким сводчатым потолком. Лишь небольшой матовый светильник высоко вверху скупо освещал это мрачное пустое помещение.

Впрочем, едва они прошли в середину зала, как свет усилился и снизу поднялись два глубоких мягких кресла.

— Садись, — сказала Миона, усаживаясь в одно из кресел. — Положи руки на подлокотники и откинь голову. — Миона сделала какое-то неуловимое движение, и Максим почувствовал, как руки и ноги сжали тугие эластичные захваты, а на голову опустился тонкий металлический обруч.

— Вот и все, — продолжала Миона, руки и ноги которой также были стянуты кольцами из серебристого пластика. — Мы с тобой в нашем главном иллюзионории. В принципе это нечто похожее на кино. Там тоже искусственный внешний раздражитель действует на органы чувств человека, на зрение и слух. Но можно ведь добавить к этому, скажем, ощущение запаха. Почему бы, сидя в кинотеатре и рассматривая цветущую черемуху, не ощущать одновременно и ее аромат?

— Со временем так будет и у нас, мы же достаточно разумная цивилизация, — проговорил Максим.