Ассистент клоуна

— Чего изволите, ваше... — тут он запнулся и стал оглядывать меня с нескрываемым и даже нескромным интересом. — Ваше высоко… бродь… дительство… свежий окунь… раки… телятина с ужина осталась. Шо желаете? — И попятился.

— Глазунью и кофе.

Официанта сдуло, как сквозняком. Зато через несколько мгновений из-за той же шторы выглянуло несколько любопытных физиономий обоего пола с глазами, вылезающими на лоб. И тут же скрылись.

В ожидании глазуньи я еще раз оглядел зал и, кажется, понял, чем так удивил персонал ресторации: моя одежда слишком уж отличала меня от других клиентов. А главное — не давала возможности определить, какого я рода и звания, что доставляло крайнее неудобство.

В этот момент в зал вошла давешняя дама с вуалькой в сопровождении своего кавалера, а может, и вовсе мужа, и принялась оглядываться, ища свободные места. Но таковых не было. Заметив крайнюю растерянность на ее лице, я вскочил, поклонился и, пользуясь относительной простотой южных нравов, пригласил обоих за свой столик.

— Очень мило с вашей стороны, — чуть присела дама, — пригласить нас. — И тут же затараторила нежнейшим голосом: — Всю ночь глаз не сомкнули, а тут еще и гиштория с нашим экипажем. Не на жаре же дожидаться, пока эти противные мужики его вытащат. А муж мой уперся и ни в какую. Говорит, здесь не место для нас. А улица место?

— Статский советник Яновский Казимир Казимирович, — отрапортовал мужчина, выпрямившись во весь немалый рост. — А это моя жена, Елена Николаевна. Вы уж простите ее разговорчивость.

— Вот и славненько, Казинька. Здесь так интересно!

— А вы, простите, какого звания? — поинтересовался Казимир Казимирович. — Вы, как я вижу, приезжий?

— Тоже, — ответствовал я, — советник… э-э… штатский… по делам искусства. Больше комедиантами интересуюсь.

— Как это мило! — воскликнула Елена Николаевна. — То-то я смотрю, вы несколько странно одеты. Пиэсу разыгрываете?

— Можно сказать и так. Пиэсу. А можно и наоборот.

— Это как же?

— Никто не знает, кто кого разыгрывает: мы — пиэсу или пиэса — нас.

— Ах, как забавно! Не правда ли, Казинька?

— Вообще-то его высокородие прав: я тут проездом. Путешествую по Новороссийскому краю. Я, знаете ли, убежден, что новые земли империи имеют надобность не только в торговле, но и в искусствах. И чрезмерно счастлив тем обстоятельством, что и сам государь Александр Павлович, и его превосходительство граф Михаил Семенович это понимают. Не случайно же в Одессе гастролирует итальянская опера. Но, согласитесь, неплохо бы нам уже и свою иметь, так сказать, на манер итальянской.

— Комедиантов у нас и без того хватает, — откинулся на спинку кресла Казимир Казимирович. — Даже, извините, неплохо бы убавить. Давеча на балу у Елизаветы Ксаверьевны только и разговоров было, что об одном комедианте. Вот ведь, шельмец, чего удумал. Язык не повернется изложить.

— Казинька, ну как ты можешь? — перебила его жена. — Пушкин не комедиант, он пиит. И, говорят, не без способностей.

— И к чему же он способен? — недовольно переспросил Яновский. — К торговле, строительству, военной службе? Чем может послужить государю или хотя бы нашему городу, где его приняли и облагодетельствовали? Граф ночи не спит, все думает, как наш край получше устроить. А он? Одни насмешки да распутство. И ведь жалованье из казны получает! А служить — увольте. Это пусть другие.

— Позвольте, ваше высокородие, а не тот ли это Пушкин…

— Именно тот! — перебил Казимир Казимирович. — Именно. К сожалению.

— Но он пользуется расположением иных дам, — хитро улыбнулась Елена Николаевна. — Ужасен, конечно, сущий африканец. Но бывает очень мил.

— Дамы уже вызвали неудовольствие графа. Особливо Вера Федоровна. — И Казимир Казимирович оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что кто-то подслушает информацию, предназначенную покуда лишь для избранных. — Надо же! Муж, поди, почтенный человек в Петербурге, а она здесь потворствует сумасброду.

— Ну, что ты, шер ами! — Елена Николаевна погладила руку мужа. — Супруг Веры Федоровны известный литератор.

— И что с того? Нет, таких комедиантов нам не надобно. Мы, знаете ли, патриоты Отечеству и городу своему, у нас и дом тут поставлен. И дети наши, и внуки, и правнуки тут жить будут.

— Ах, дети! — вздохнула Елена Николаевна. — Даст ли господь?

— Даст! — заверил Казимир Казимирович, чуть заметно покраснев.

Тут дали, то есть подали мою шипящую на сковородке глазунью. Что вызвало почему-то странную реакцию Елены Николаевны.

— Как это мило, Казинька, — сказала она. — Настоящая глазунья! Как это романтично. Почему у Елизаветы Ксаверьевны на балах никогда не подают глазунью?

И мило засмеялась собственной шутке, откидывая прелестную головку и кокетливо прикрывая рот черной перчаткой под цвет вуали.