Ассистент клоуна

В самой же заметке этот то ли Никанор, то ли Сидор утверждал, будто все трезвые люди страны прекрасно знают, кто и зачем убил народную артистку. Но не говорят об этом вслух, так как опасаются мести черных сил, взявших страну мертвой хваткой за горло. Но настанет день, предрекал поэт, когда все тайное станет явным и враги предстанут перед судом всех честных людей России.

Интересно, что сам поэт в этой заметке тоже не проговорился, отделавшись намеками. Тем не менее он вольно или невольно дал в руки следователя Иванова еще одну версию. И Иванов послал туда Сантехника с практиканткой. Очень вовремя, кстати, послал. Потому что в редакции именно в этот день случился малоприятный эксцесс, который сразу же навел Сантехника на мысли. И практикантку тоже.

Дело в том, что в редакции “Родины литературы” еще с прежних времен функционировал персональный буфет для избранных — для руководства, а также для виднейших писателей и критиков, заходивших к руководству на огонек. И в этом персональном буфете они обсуждали мировую политику и всяческие явления литературной жизни. А мелких работников туда не допускали по строжайшему запрету главного редактора. Не всем ведь надо знать, чем закусывают на небесах.

И вот персональная буфетчица Вера, вернувшись из очередного отпуска и обнаружив на мебели недопустимый слой пыли, решила немедленно провести генеральную уборку. И лучше бы, между нами говоря, она этого не делала. Потому что уже на двадцатой, примерно, минуте уборки она распахнула шкаф для персональной посуды и обнаружила там… Даже страшно произнести, что она обнаружила. Она обнаружила урну с прахом.

Бедная женщина так и застыла возле шкафа, забыв про всякую пыль. И в голову ей, что естественно, сразу закралась страшная догадка: покойник! Убили и сожгли! Или сперва сожгли, потом убили? Вера живо себе представила страшную картину: достойнейшие люди страны, патриоты ума и виртуозы авторучки выпивают и закусывают, а рядом… почти у стола — урна с прахом. Буфетчице даже не пришло в голову задать себе вполне естественный вопрос: чей там прах? И почему его захоронили именно в буфете?

Так и не сумев сдвинуться с места, Вера, словно репетируя, сначала прошептала, а потом неожиданным для себя самой колоратурным сопрано истерически закричала на всю редакцию: покойник!

— Покойник! — именно так прокричала буфетчица.

На крик прибежали критики. А с ними редакторы, корректоры, главный редактор Луговой и даже заместитель по хозяйственной части Садов-Заднепровский, происходивший из старинного дворянского корня. Последней пришла секретарша главного редактора Таня Санина — весьма еще моложавая дама с шиньоном в голове и с глубоким достоинством на лице. То есть начался форменный переполох. И в этом переполохе никто сразу не обнаружил, что в тот как раз момент, когда Вера подняла крик, в редакцию вошла практикантка отдела по борьбе с исчезновениями, а с ней и Сантехник, которого практикантка уже называла Вовой и даже Вовчиком, а в отдельные моменты и просто Вовиком. Что же касается Вовика, то он ее, в свою очередь, называл Людмилой, а иногда, когда не слышал Иванов, — прямо-таки Милкой. Вовик, оглядев мрачные стены и принюхавшись, сразу же поморщился.

— Пахнет кладбищем! — объявил он Людмиле. — Или даже воняет.

С чего его так озарило, Вова и сам не помнит. Но помнит, что именно после этих слов и раздался крик Веры про покойника.

Расталкивая сотрудников издания, следователи кинулись на крик и конечно же сразу обнаружили гробовую тишину над прахом.

— Вот и все! — торжественно заявил Вовик, простирая руку над урной. — Иллюзионный аттракцион оказался элементарной мокрухой. Этот Сидор знал, что писал.

— Всем оставаться на местах! — звонким срывающимся фальцетом объявила Людмила, показывая собравшимся удостоверение сотрудника и приступая к осмотру урны.

Редакторы, корректоры, критики, главный редактор Луговой и обладавший дворянским корнем заместитель по хозчасти Садов-Заднепровский, придя в себя от первого шока, заозирались по сторонам, пытаясь вычислить отсутствующих. Уже через минуту выяснилось, что все на месте, кроме литературного консультанта отдела других национальностей Петровой. У сотрудников похолодело.

— Петрову-то за что? — растерянно прошептал критик Овсепян. — Она же русская. — И посмотрел на главного редактора.

— Так мы же ее только уволить хотели, — стал оправдываться Луговой. — А тут — от оно как.

— Вот вам и от оно как, — язвительно включилась корректор Сучкова, которой тоже грозило увольнение. — За что человека замутузили?

— А перерасход бумаги? — встрял Садов-Заднепровский. — А нецелевое использование? А не до конца правильная национальная политика?

— Что ж, за это сразу убивать и жечь? — распалялась Сучкова. — Молчали бы лучше, дворянин. Давно ли людей, как картошку, на базаре продавали?

— Коллеги, я же объясняю: ее хотели только уволить. Других задач не стояло, — еще раз объяснил Луговой.