Ассистент

— Так сделал же я все. Зачем я там нужен?

— Нужен, — сказал Сергеев строго. — Ты это брось, на съемках ты, как ассистент художника, всегда должен присутствовать. Мало ли что режиссеру или оператору в голову взбредет? А я там один как перст, помочь некому.

— Понял, больше не повторится, — смиренно ответил я, а про себя подумал: какой я, к черту, ассистент? Разве что внештатный…

На втором этаже особняка в кабинете директора музея стол был накрыт, как на русских поминках полагается. Но все было размеров уменьшенных, миниатюрных, излишне изящных. Не традиционные поминальные блины в палец толщиной, а прозрачные на просвет блинчики. Не граненые стаканы, сработанные по эскизу Казимира Малевича, а стопки богемского хрусталя, чуть помутневшие, антикварные. Не соленые огурцы, а корнишоны не крупнее младенческого мизинца. Не духовитое, с чесночком, кусками от души нарезанное слоистое сало, а тончайшие ломтики сырокопченой нарезки с копченой постной ветчиной на блюдце. И водка, соответственно, не в вульгарной бутылке местного разлива, а в резном, фигурном графинчике, граммов на двести пятьдесят, не больше. Даже хлеб у Овсянникова оказался не стандартных российских размеров, а миниатюрный «бородинский» кирпичик, усыпанный тмином.

Отдельно на салфетках стояло два белых блюдца, а на них — по стопке водки, накрытых кусочками черного хлеба. Для новопреставленных, понятно.

Все это отметил я автоматически. Когда мы с Григорием вошли в кабинет, Михаил Орестович уже стоял с поднятой стопкой. Он дождался, пока мы пройдем за стол, и провозгласил:

— За упокой христианских душ рабов Божьих, Марка и Катерины.

Мы выпили, как это принято на поминках, не чокаясь.

Сели. Овсянников снова налил всем водки, но на этот раз с места не поднялся, говоря тост:

— Буряты-шаманисты считали, что у человека три души. После смерти первая, высшая, улетает на Небеса, аналог христианского Рая, вторая ищет нового рождения, здесь явное влияние буддизма, а третья остается на земле в образе духа-боохолдоя…

Меня это заинтересовало, как все, касающееся бурятской мифологии. Гриша Сергеев откровенно скучал, ну да бог с ним.

— Кто такие эти балдахины… или как их там? — перебил я Овсянникова.

Тот недовольно на меня покосился, но ответил:

— Боохолдои. Но позвольте, Андрей, я тост завершу, а потом вам отвечу.

Я позволил, потому что добрый. Директор продолжил:

— Так вот, все три души после смерти остаются на земле три дня. Похороны тела только по истечении этого срока. Помянем, господа, теперь по древнему обычаю бурят, на исконной земле которых души Марка и Катерины разлучились с телами!

Овсянников побурханил, то есть коснулся пальцем поверхности водки и сбросил каплю на пол. Мы повторили его действия, причем у Сергеева на лице была такая тоска, что… Ладно, промолчал же. Промолчал и принялся за еду. Кстати, пока Михаил Орестович вещал, вошла тихо, как тень, одна из его сотрудниц, сухая бурятка пенсионного возраста. Поставила на стол блюдо бутербродов с маслом и красной икрой и удалилась, будто ее не было… Интересно, а не принимает ли директор в штат музея этих самых духов-балдахинов? Кстати, и платить им можно полставки…

Я вдруг поймал себя на мысли, что способен шутить. Значит, трагическая смерть мне тоже по фиг, как Грише Сергееву? Нет, конечно, но… Или все ж таки — по фиг? Не знаю…

Ничего по этому поводу решить я не успел, потому что Михаил Орестович стал отвечать на мой вопрос. Я в очередной раз подивился наличию у него знаний по самому широкому кругу вопросов.

— Боохолдой в узком смысле — призрак, привидение, домовой. В широком — дух вообще, в который превращается душа человека после смерти. Они невидимы, призрачны, их способны обнаружить лишь шаманы и колдуны, а также некоторые собаки. Обитают боохолдои в заброшенных юртах или домах, на кладбищах, перекрестках дорог, у подножия гор. Активны в темное время суток: бродят толпами, проказничают, устраивают игрища, разводят огонь, сбивают одинокого путника с дороги, сбрасывают с коня…

Овсянников увлекся, Сергеев равнодушно поедал четвертый бутерброд с красной икрой, я отложил свой надкушенный на край стола. Не до еды мне было. Я внимательно слушал. Возникла уверенность, что все сказанное директором мне еще пригодится. Нет, не так. Не просто пригодится, а информация эта для меня жизненно важна, необходима, чтобы выжить. Откуда взялась эта уверенность, не знаю, но она была. В последнее время я все больше и больше доверял своей интуиции.

Сергеев взял с блюда пятый бутерброд, Овсянников продолжил:

— Вообще шаманизм — религия чрезвычайно развитая, со сложной мифологией, и особое место занимает в ней низшая демонология, повествующая о множестве потусторонних сил, в большинстве своем — злых и нечистых.