Ассистент

Поставил табурет под люстрой. Оказалось — низко, не доставал до крючка сантиметров тридцать.

Стремянка стояла за холодильником. Пока ходил за ней, зазвонил телефон.

Трубку не поднял, перед лицом смерти любое земное дело — пустяк. Впрочем, и смерть пустяк, потому что ее попросту не существует. Да и не существовало никогда. Вас обманули, сэр…

После десятка раздражающих, истошных звонков телефон смолк.

Я ожидал ощутить от прикосновения к пыльному металлу потолочного крюка некий потусторонний холод. Не ощутил ничего. Обидно даже. Впрочем, так и должно быть. Если смерть всего лишь дверь, то что можно почувствовать, переходя из комнаты в комнату?

Продел веревку в отверстие крюка, завязал на двойной узел, а когда дело дошло до петли, оказалось, что подходящих узлов я вязать не умею. Нет у меня подобного опыта.

Сел на табурет, взялся за свисающую с потолка безобидную серую соплю. Хотелось заплакать и рассмеяться. Позор-то какой, даже уйти, как порядочный человек, не могу. Урод.

Снова зазвонил телефон, теперь уже сотовый.

Я заорал:

— Какого хрена надо? — и дернул за веревку.

Она с гнилым треском оборвалась посередине. Я бросил на пол оставшийся в руках конец, рассмеялся. Ну что тут поделать? Невезуха!

Сотик смолк, и сразу, почти без паузы зазвонил стационарный.

Трезвонят и трезвонят… Они что там, обалдели? Кто эти «они», я не знал, но обозлился очень. Сейчас я все им скажу, они у меня получат! По полной!

Я подошел и снял трубку.

— Да! — прокричал и подумал, что если для меня смерти нет, так, значит, и для других тоже. И убийства нет, потому что какое же это убийство, когда убить никого невозможно?

Я улыбнулся чему-то потустороннему, то ли треску в телефонных проводах, то ли голосу, произнесшему:

— Андрей, ты чего трубку не берешь? Спишь, что ли?

Я узнал голос Гриши Сергеева. Скажет тоже… Спать я теперь попросту боюсь. Приснится Светопреставление, проснешься, а рядом никого. Все ушли на фронт. Второй рот-фронт Армагеддона…

— Да, Гриша, задремал. Ночью-то не спал толком.

— Значит, так, через полчаса жду тебя в конюшне. От хлама освобождать ее будем.

Идти не хотелось, но обещал же…

— Слушай, Гриш, а больше некому?

— Некому. Кикин раненый…

— Он поправился! — перебил я своего шефа.

— Ты с ума сошел? Я видел его рану!

Не стал я Сергеева переубеждать, пусть думает, как думает. Ведь выздоровление Бориса действительно сверхъестественное какое-то. Не заживают подобные раны за сутки с небольшим.

— Тем более ему еще Бурхана рубить и куклу мертвого шамана доделывать, — добавил Гриша.

— Стаса возьми.

— Дозвониться до него не могу, — пояснил он и добавил, повысив тон, чуть раздраженно: — У тебя что, дела какие-то важные?

Я задумался. Помочь Сергееву и правда некому. Но если я сейчас отложу задуманное, то не соберусь больше. Это точно. Вероятно, подсознательно я искал повод повременить. Вот и нашел. И подумал, что рад, что не хочу умирать. Что сон мой — простое совпадение. И только.

— Ладно, Гриша, еду.

Еду, сказал я и спохватился. Знает он о смерти Марко и Катерины или нет? Уж очень спокойно со мной разговаривает, как будто ничего не случилось…

Сергеев не успел отключиться, стал повторять, куда и когда мне ехать. Я перебил его:

— Гриш, а ты знаешь о смерти?

— Конечно, — ответил он спокойно. — Все знают.

— И съемки не отменили?

— Чего их отменять? Кто он такой, этот итальянец? Без него снимут. Вот если бы режиссер-француз помер или актер-англичанин… — Сергеев сам себя перебил: — Ладно, некогда мне. Надо еще в одно место заскочить по дороге…

Он отключился, а я задумался. Вот, значит, как. Погибли два человека, а всем по фиг. Действительно, кто они такие, чтобы их оплакивать?

Просто быть человеком для этого, вероятно, уже недостаточно.

ГЛАВА 27 Сбруя художника-постановщика

Я взглянул за окно — светло и чисто, как на краю земли, на Севере, где растет Мировая Ель, крона которой в Небо, а корни — в Преисподней. Ель, на ветвях которой великое множество гнезд с яйцами — душами нерожденных шаманов…

Если я встану со стула, иллюзия исчезнет, а сидя города не видно, видна лишь полоска снега на дальней, незастроенной сопке-гольце да белесые, мутные небеса…

Сколько, интересно, прошло времени с тех пор, как я узнал о смерти Марко и Катерины? Взглянул на часы — восемь утра. Прошло всего ничего, крупица времени, насыщенная событиями и переживаниями так, что их хватило бы на месяц моей недавней размеренной жизни. Или на год. Или на 30 лет и 3 года? Именно столько мне недавно исполнилось. Именно столько в гнезде на вершине Мировой Ели зреет в яйце душа Великого шамана…

Это совпадение навело меня на странные мысли. Я вернулся за компьютерный стол и перечитал все три спама, пришедшие на мой электронный адрес в последние дни. Подумал: может, и раньше были подобные? Я же спам никогда не открывал. Но я был почему-то уверен — нет, не было таких писем. Все началось с моего последнего дня рождения, точнее — 33-летия.