Ассирийские танки у врат Мемфиса

О нынешних спартанцах и их полководцах я невысокого мнения, но должен признать, что в старину, в эпоху меча и копья, были они умелыми и грозными бойцами. Про Леонида и битву у Фермопил мне доводилось слышать – эта информация закрытой не была, ведь сражались спартанцы с персами, а персы, как и ассиры, наши исконные враги. Однако бедолаг, лежавших в траншее, я бы с тем спартанским войском не сравнил. Те воины бились за свободу и своих богов, а эти, в траншее, – за иллюзию. За пустышку, возведенную в песках, чтобы обмануть ассиров.

Я сказал об этом Левкиппу, но он со мной не согласился. Ему казалось, что идея значит больше, чем реальный объект героизма; пусть погибшие дрались из-за фальшивой усыпальницы, но они-то считали, что бьются за святыню, за фараона и честь родной земли. И потому их подвиг столь же славен, как у спартанцев Леонида; те и другие не отступили перед врагом, явив примеры доблести. Но в этом ли правда? Я не так образован, как Левкипп, я всего лишь сын ткача, и полагаю, что идеи – пряжа, а реальность – то, что из нее соткут; может, тонкое полотно, а может, мешковину. Впрочем, греки всегда были склонны к пустой философии.

Мы шли вдоль ряда мертвых солдат, лежавших в подобающих позах, со скрещенными на груди руками. Вдруг Давид замер, потом спрыгнул вниз и приподнял за плечи одного из воинов. Лицо погибшего было в засохшей крови, висок раздроблен пулей, но сквозь маску смерти проступало что-то знакомое.

– Чезу! – Голос Давида дрогнул. – Чезу, это ведь Хоремхеб! Из наших Волков!

Теперь и я его узнал. Хоремхеб, теп-меджет первой череды… Хоремхеб, которому велели собирать расстрельную команду…

Под сердцем у меня похолодело. На мгновение почудилось мне, что весь мой чезет – в этой проклятой траншее, что лежат там все мои товарищи, кто с пробитой пулей грудью, кто с перерезанным горлом. Воистину, страшный был миг! Миг, когда не можешь отделить жизнь от смерти.

– Ищи! – приказал я Давиду. – Я хочу выяснить, сколько тут наших. Ищи!

– Что с тобой, семер? – спросил Левкипп, переглянувшись с Хоремджетом. – Этот человек тебе знаком?

Я молча кивнул, наблюдая, как Давид шагает вдоль траншеи и всматривается в мертвые лица. Он добрался до конца, вернулся и произнес:

– Больше никого, чезу. Здесь только Хоремхеб.

Хоремхеб был моим ровесником и отслужил лет двадцать. Случается, что солдата – тем более опытного – переводят из части в часть, из Финикии на Синай, или на берег Хапи, или в пустыню запада… Случается! Ушел Хоремхеб из волчьей стаи, ушел и погиб, но стая жива.

Не повезло тебе, дружище, подумал я и бросил горсть песка на тело Хоремхеба. Пусть будет милостив к тебе Осирис!

Люди Левкиппа забросали траншею песком, и мы возвратились в оазис. Там тоже шла погребальная церемония: жителей деревни укладывали в яму, пристраивали к телам отрубленные головы и конечности, прикрывали раны остатками одежды. Читал молитвы лекарь, голосил Кенамун; солдаты, грязные и уставшие, таскали тела на носилках из жердей. Но недовольства никто не выказывал и никто не просил об отдыхе.

Временами я думаю – не зря ли мы, уроженцы Та-Кем, столь тщательно заботимся о мертвых? Пирамиды, саргофаги, усыпальницы, мумии в пеленах, расписные стены гробниц, горшки с едой, кувшины с вином и сундуки, полные добра… Все это требует больших расходов и трудов, тогда как никто не пришел к нам из Царства Мертвых и не поведал, на пользу ли наши заботы покойным. Царство это у разных народов зовется по-разному, но в нынешний просвещенный век было бы глупостью воображать, что роме попадают в Поля Иалу, греки – в Аид, а римляне, персы, ассиры и все остальные – куда-то еще, в соответствии с национальной принадлежностью. Нет, заупокойный мир един, ибо едина человеческая сущность; человек зарождается между мочой и калом, в дни свои месит ил и навоз, и в муках уходит за горизонты Запада. Но там, в неведомых далях, наши усопшие будут первыми, так как мы снарядили их лучше других; первыми явятся они на божий суд и первыми узнают, что боги им приуготовили. И потому мы уважаем смерть.

К вечеру мы выполнили свой священный долг: яма была засыпана, молитвы прочитаны, родники очищены от грязи, и люди смогли помыться. Амени раздавал варево из походных котлов, обычную солдатскую еду, просяную кашу с чесноком и луком. Свежего мяса в Нефере не нашлось – несомненно, скот и птицу ассиры перерезали и забрали с собой.