Ассимиляция

Уитби просто нужна компания. Кто-то, кто не станет судить или допрашивать его, некое существо, которое от него зависит. И пока Уитби держит это существо у себя дома, на чердаке, ты никому не станешь говорить об этом нарушении, признавая, Уитби привязан к тебе так же, как ты сама к Лаури.

Неделю спустя ты играешь с Риелтором и ветераном в пул во время очередного похода в бар «Звездные дорожки» и слушаешь рассказ Риелтора о парочке сквоттеров, самовольно вселившихся в образцовый дом и отказывающихся сообщать свои имена. Это заставляет тебя снова задуматься, почему Уитби не дал имени своей мышке. Словно соблюдал протокол, разработанный Южным пределом для экспедиций.

– Они решили, что если я не буду знать их имен, то не смогу вызвать полицию. Выглядывали на улицу через занавески, точно какие-то привидения. Они были невероятно жалкими, мне даже не хотелось их выпроваживать, но я должна продавать дома, у меня же не благотворительность. Нет, я делаю взносы в благотворительные организации, это само собой, но это совсем другая история. И вообще, для кого существуют приюты? А если бы я позволила им остаться там, другие бездомные могли последовать их примеру. Потом приехала полиция, и выяснилось, что на них уже заведено одно дело, так что решение я приняла правильное.

Вернувшись в свой кабинет в Южном пределе, ты обнаруживаешь на своем письменном столе файлы кандидатов на двенадцатую экспедицию. И на самом верху – папка с материалами на самого многообещающего, на твой взгляд, из них: биолога-социопата, чей муж побывал в последней, одиннадцатой экспедиции.

0018: Смотритель маяка

Укрепил маяк. Работал над (далее неразборчиво). Кое-что починил. И ввергнут их в печь огненную, там будет плач и скрежет зубов. Проснулся на рассвете от крика кроншнепа, еще услышал уханье филина, лай лисиц. Отошел от маяка совсем недалеко, стоял тихо и неподвижно, и тут из кустов высунулся медвежонок, стал озираться по сторонам, любопытный, точно малое дитя. И возликует, открыв знание зловонного плода из руки грешника, ибо нет греха ни во тьме, ни в свете, которого семена мертвецов не смогли бы простить.

Ко времени когда Саул добрался до деревенского бара, народу там было полно, и все предвкушали выступление местной группы под названием «Локоть обезьяны». На причале с великолепным видом на темнеющий океан было пусто – слишком холодно и ветрено, – и он поспешил войти в бар. Со времени той истории с галлюцинациями на пляже он с каждым днем чувствовал себя все лучше, к тому же никто из членов «Бригады легковесов» больше не появлялся и не мучил его. Температура не повышалась, головные боли тоже пропали вместе с желанием грузить Чарли своими проблемами. Уже три ночи ему ничего не снилось. Даже слух почему-то стал гораздо лучше, он чувствовал себя так, словно весь организм получил хорошую встряску – энергия так и переполняла. Так что все вроде бы было в норме, беспокоиться не о чем. Единственное, чего ему не хватало, – так это знакомого вида Глории, бегущей по пляжу к маяку, или карабкающейся по камням, или слоняющейся у сарая.

Чарли обещал ему встретиться в баре, заскочить ненадолго перед тем, как отправиться на ночную рыбалку; днем он отсыпался у себя дома и на маяк не заглядывал. Сказал, что совсем замотался, все утро провел в Бликерсвилле, делая закупки для выхода в море, потом помогал ребятам готовить приманку, чистить и чинить сети. Несмотря на плотный график, он, похоже, радовался возможности заработать толику денег, но последние несколько дней они с Саулом почти не виделись.

Старина Джим с красной физиономией, похожей на бекон, и пушистыми седыми бакенбардами дал команду – и старое шаткое пианино с поднятой крышкой отодвинули в дальний угол главного зала. И теперь вокруг него разогревалась группа «Локоть обезьяны», настраивали инструменты – нестройное звучание скрипки, аккордеона, электрогитары и тамбурина. Пианино, которое вытащили из моря, успели привести в божеский вид, и оно предстало во всей прежней своей красе – даже жемчужная инкрустация на крышке сохранилась. Но вот со звучанием были проблемы, клавиши издавали хриплые металлические звуки, некоторые из них западали, «давали осадку», по выражению Старины Джима.