Люси посмотрела в обиженные глаза Дезмонда, а он посмотрел в её, полные радости и ласки. Их губы стали сближаться, а потом, они сомкнулись в долгом, нежном поцелуе.
«Вот это жизнь, теперь я из больниц выходить не буду» - подумал Дезмонд и мысленно запрыгал на месте, представляя, что будет дальше.
Аромат её кожи и духов, подействовал на мозг Дезмонда не так, как хотелось бы - не совсем адекватно. Его руки сами поплыли вниз по спине и почти…
- Дезмонд! – в комнату ворвался Шон, поднимая над головой пакет.
«Только тебя здесь не хватало» - понурился больной, отстраняясь от Люси.
- Всё отсюда: бананы, мандарины, какая-то штука, - вошедший начал освобождать пакет от содержимого, выкладывая всё на тумбу рядом с кроватью.
А Дезмонд сидел в койке и явным подозрением посмотрел на ту штуку, что оказалась на тумбе, зелёная такая, кажется папайя. Потом он перевёл взгляд на Шона и смотрел, как тот что-то бурчит себе под нос, парень не особо хотел разбирать то, что говорит друг. Так же, ассасин перевёл взгляд на Люси, которая неловко улыбалась и даже немного краснела, когда смотрела на Деза, парень понимал, что данный момент повторится очень даже не скоро.
Вскоре, друг закончил перечислять, довольно разнообразный список и с укором посмотрел на Дезмонда, тот уловил взгляд и лишь одними словами сказал «я тут при чём, это всё она, я не пользовался моментом», а хотя, именно так всё и случилось, он воспользовался этим. Но жизнь то короткая, а продолжение рода нужная штука…
- Как у тебя дела, друг? – спросил Шон, уже изменившись в лице и улыбаясь во все тридцать два.
- Всё хорошо, только тебя и ждали, - грубовато ответил ассасин, но на то он и ассасин, что остаётся извечно хладнокровный.
- Извините, не знал… - ничуть не обидевшись, парировал тот.
- Шон, нужно кое-что обсудить, - прервала диалог Люси и потянула его за собой.
Они оба удалились из комнаты, оставив парня наедине со своими мыслями, которых сейчас было в голове, как блох на дворняге – не сосчитать. Как? Как он переживает жизнь Умара ибн ла Ахада? Ведь он ничего не значит в этом всём, он не прикасался к Частице Эдема. А может всё-таки касался? «Ладно, решим после того, как увижу конец его истории».
… День за днём так вот, на кровати, пролетали быстро и уже на пятый день, он пошёл вновь разгадывать тайны прошлого, тесно связанные с тайнами будущего.
И снова «Анимус», и снова белая мгла, и снова перед ним прорисовывается Париж.
Перед глазами встал двухэтажный, не очень приметный дом, но с очень большой и тщательно скрываемой тайной.
Жан Дюфо лежал на не удобной жёсткой кровати, глаза его были закрыты и он беззаботно спал, словно младенец, изредка посапывая. Его коротко стриженые волосы немного отросли, а лицо покрылось щетиной, гадко неприятной на ощупь.
Так вот, в кровати, парень пролежал около двух дней. О нём заботились как о заболевшем сыне, кормили и поили лишь всем свежим и не дешёвым. Его левое плечо было перемотано марлей, дурно пахнущей каким-то лекарством, кое-где, на тряпицах виднелись капли крови. Жизнь, можно так сказать, без забот, но его беспокоили вопросы о том, как там братство и что сталось с его прадедом Эцио Аудиторе. По словам лечащих Жана, он скоропостижно скончался.
После этого, Дюфо не мог себя простить за это. Дед, единственный из его родных – погиб, причём по его вине. Жан не знал, что с его матерью, жива ли она, всё-таки год прошёл с того момента, а он даже пальцем не двинул. Возможно, его мать томится на острове Святой Елены и ждёт, ждёт, уповая на помощь сына.
Как же тяжко стало на душе, словно кошки начали её драть, острыми, как лезвия ногтями. Жан тихо застонал, перевернулся на живот и, взбив со злости и отчаяния подушку, уткнулся в неё лицом, он чувствовал, как слёзы накатываются на глаза, в горле стал ком, и он больше не смог сдерживаться. Он плакал от безвыходности и стыда, он никого не уберёг, даже Леони, его любовь, ту, которой он собирался признаться в симпатии.
Он колотил руками стены, он чуть ли не выдернул себе клок волос, раз даже, помыслил о самоубийстве, но рука остановилась сама, понимая, что этим он не сделает лучше, наоборот, он сделает намного хуже, даже не себе, не единицам, а братству, которое он никому ещё не может доверить. Ну, лишь Пьеру, но и тот должен стать рангом выше.
- Всё, больше здесь задерживаться нечего, ухожу, - прошептал сам себе Жан.
Дождавшись глубокой ночи, Дюфо вышел из комнаты, опоясанным и одетым в свою белую, хорошо выстиранную рясу. Капюшон уже укрывал голову, заостренный его носик дерзко смотрел вперёд и вниз, изредка двигаясь при движении то влево, то вправо. Спрятанный клинок мирно покоился на его левой руке, готовый в любой момент показать туз в рукаве первому попавшемуся врагу.
Глаза Жана дико блестели, он не отблагодарил своих спасителей, пусть думают, что так было предназначено судьбой. Он тихо отодвинул засов и отворил чуть скрипнувшую дверь, в лицо ему подул холодный, сильный ветер, сдувший капюшон. Так же тихо он закрыл дверь и пулей побежал по всё тем же грязным улицам, меся лёгкими сапогами жижу.