Ассасины

Авар ни в коей мере не сомневался, что Хасан, в отличие от него, правоверный мусульманин. Его напарник ни на миг не задерживался с намазом и относился к молитвам очень серьезно – исполнял все предписания Корана с завидным усердием. (На некоторые вольности по части веры в лагере смотрели сквозь пальцы; особенно отличались этим будущие выпускники наставника Хусейна, которые смотрели на новичков, бьющих поклоны, свысока. Создавалось впечатление, будто они знают нечто такое, о чем молодежь пока не имеет понятия.)

С другой стороны, Хасан уж точно не был фанатиком, готовым беспрекословно отдать свою жизнь за шейха аль-Джабаля, как остальные воспитанники Хусейна. Было в нем нечто потаенное, глубоко упрятанное, о чем Авар не решался спросить, хотя был его близким товарищем, можно даже сказать, другом. Авару почему-то казалось, что после такого вопроса дни его жизни будут сочтены. Хасан обладал свойством рогатой гадюки – трудно понять, когда и по какой причине она нанесет свой смертельный укус, чтобы тут же спрятаться, мгновенно зарывшись в песок. От укуса этой гадины были бессильны даже противоядия Азермехра, а уж он-то знал толк в ядах и различных целебных растениях.

Но в остальном Хасан был великолепным товарищем. Ему можно было довериться почти во всем, и Авар не сомневался, что в любой ситуации Хасан, ни мало не колеблясь, подставит ему свое плечо.

Была в их отношениях и еще одна тонкость. Хасан тоже не доверял полностью Авару. В принципе, это понятно – их так учили. Доверять, верить можно только шейху аль-Джабалю. Это – закон для фидаинов. Лишь он был для учеников даи аль-кирбаля одним-единственным непререкаемым авторитетом, практически живым богом. Остальные – наставники и даже муллы – находились всего ступенькой или двумя выше фидаинов. И подчинялись им лишь потому, что так сказал шейх.

Обоюдное недоверие юношей, конечно же, происходило от великолепной физической подготовки каждого. Как они ни скрывали свою натренированность, притом как раз в тех дисциплинах, которые им преподавали, все равно, если хорошо присмотреться, обман таял, словно утренний туман. Но если наставники не сильно углублялись в такие материи и лишь радовались успехам молодых фидаев, то юноши мрачнели и старались спрятаться поглубже в свою скорлупу. Обоих мучил вопрос: «А что тебя, дружище, привело в фидаины?»

Только в крепости-лагере Авар понял, как сильно ему пригодились совместные поездки с Азермехром в город, на базар. Теперь его наблюдательности можно было позавидовать. Пока шли занятия, он мысленно занес в тайники своей памяти всех будущих фидаинов, обучавшихся у Хусейна. Любой из них мгновенно представал перед его внутренним взором, и Авар мог описать его во всех подробностях, в том числе и свойства характера. Мало того, он запоминал, под какой личиной будет скрываться каждый из трехсот фидаев-новобранцев.

Кроме того, что каждый из них должен был владеть какой-то профессией (вплоть до знахарей, которые высоко ценились в народе, и гадальщиков), их учили притворяться, надевать на себя личину другого человека. Но если с профессиями особых проблем не существовало, то играть, как профессиональные актеры, никто не умел.

Воспитанникам Хусейна часто приходилось разыгрывать целые бытовые сценки, и наставники строго и придирчиво разбирали каждый промах «актера» поневоле.

Жили будущие фидаины не в общих спальных помещениях, а в отдельных каморках по двое и по трое, и практически не встречались, чтобы побеседовать по душам или предаться юношеским забавам – ведь они были молоды и испытывали тягу к общению. Практически все ученики даи аль-кирбаля были разбиты на звенья по несколько человек; видимо, их готовили к конкретному заданию. Но никто из будущих фидаинов понятия не имел, куда их пошлют и что им придется делать.

Все грамотные усиленно учили язык франков. Авар предположил, что им придется иметь дело с крестоносцами. А когдалюди аль-Джабаля умыкнули католического священника и заставили его преподавать некоторым избранным (в том числе и Авару с Хасаном) основы христианского вероучения, юноша уже не сомневался, что встреча с защитниками Гроба Господнего, как называли себя франки, неизбежна.

Оказалось, что Хасан, как и Авар, смыслит в языке франков. Можно было живот надорвать от смеха, слушая, как он перевирает франкские слова, тем более что Хасан иногда забывался и начинал говорить совершенно чисто. Хорошо, учитель-франк не принадлежал к низаритам и не прошел выучку в лагере Хусейна. Иначе он точно заподозрил бы подлог и доложил рафику-десятнику или одному из трех даи, помощников Хусейна, которых с полным на то основанием можно было назвать сотниками.