Ассасин

— Элли, я хочу оставить тебе свой номер телефона.

«Ух ты, последнее „прости“?»

— Зачем?

«Если мы даже не друзья…»

— Ты сможешь позвонить мне, если у тебя будут неприятности.

Я горько усмехнулась.

— Спасибо, ничего не нужно. Я справлюсь со всем сама.

— Элли…

— Мне не нужен твой телефон. — «До встречи» — едва не оговорилась и я тут же поправилась: — Прощай.

Смаргивая предательские слезы, я развернулась и зашагала к выходу.

Все. «Наш» вечер кончился, остался только мой.

Силясь не думать — вообще ни о чем не думать, — я просто шагала к выходу, исполняя простые команды: обогнуть столик, свернуть направо, дойти до выхода и не запнуться…

Глаза едва различали дорогу, ноги автоматически огибали препятствия, неприятно и быстро, будто тоже силясь не разрыдаться, колотилось преданное сердце.

Я успела выйти из общего зала в коридор, когда жесткая рука развернула меня за плечо, и Рен, чьи глаза полыхали как два факела, прижал меня к стене.

— Я настаиваю на том, чтобы ты взяла мой номер.

— Не хочу!

— Элли!

— Отстань от меня!

Но он не отставал — стоял напротив и тяжело дышал.

— Уходи, — бесцветным голосом выдавила я. Мое лицо превратилось в маску. Больше он ничего не увидит, ни единой эмоции.

— Ты возьмешь его. — Горячие ладони напряглись и до боли сжали мои плечи.

— Нет. Я больше не хочу тебя видеть. Отпусти!

Я дернулась, но добилась лишь того, что еще сильнее оказалась впечатанной в стену.

— Отпусти, слышишь? Ты мне никто! — закричала я срывающимся голосом — рвущийся наружу плач сдавил горло.

В этот момент Рен резко сжал мой подбородок, силой поднял голову и приказал:

— Смотри на меня!

Никогда раньше я не слышала в его голосе столько льда. Мой рот приоткрылся, я растерянно моргнула и зачем-то взглянула прямо в серо-голубые глаза.

А после закричала — лоб моментально пронзила боль.

Белая вспышка разорвалась в голове, словно бомба. Тысячи острых осколков вонзились в мозг, парализуя его. Глаза запульсировали, по щекам градом покатились слезы. Сквозь красную пелену в моем сознании высветились яркие зеленые цифры — телефонный номер.

Его. Чертов. Телефонный. Номер!

Часто и слепо моргая, я задыхалась от боли и унижения.

Он навязал мне его!

— Тварь.

Теперь мне было все равно.

Все равно, что делать, что говорить, как себя вести. За эти слова он имел полное право ударить меня, но я уже не боялась.

Пусть бьет. Больнее, чем теперь, он уже не сделает. Он и так сделал все, что мог, — насильно выжег свой телефонный номер у меня в мозгу. Бумагу можно скомкать и выкинуть, книгу контактов очистить, входящие стереть, но как стереть то, что выжжено в памяти? Как?! Никак!

Ненавистные цифры продолжали зеленым огнем полыхать перед глазами.

Приложив ладони к пульсирующим векам, я расплакалась и стала медленно съезжать вниз по стене — ноги отказались служить.

И без того стальная хватка усилилась.

Не желая ничего, кроме того, чтобы этот человек навсегда покинул мою жизнь, я отняла ладони от глаз, зло взглянула на стоящего напротив и прохрипела:

— Ты… сделал это… насильно.

На меня взирали холодно и молча, а меня несло:

— Ты… выжег его в моей голове, но тебе не заставить меня набрать его. Подавись, слышишь? Никогда не наберу. Никогда!

Я резко дернулась и оттолкнула от себя чужие руки. К выходу! Прочь отсюда! Почти врезавшись в высокие двери, я рывком распахнула их и выбежала на укутанную сумерками улицу, в груди булькал обиженный плач.

«Ненавижу, — кричала я мысленно, будто это могло чему-то помочь. — Ненавижу тебя, ненавижу, слышишь? Ненавижу!»

Пробежав несколько метров, я опустилась прямо на пыльный тротуар и разрыдалась в голос.

Вот уже третий час я медленно брела по пустынной улице. Болела голова, болели глаза, болело сердце, но я не замечала этого.

Зачем ты сделал это, Рен?

Зачем поиграл со мной, как с симпатичным плюшевым мишкой? Зачем подергал за лапы, зачем разворошил нутро, зачем после выбросил в мусорку? И теперь я — мишка, грустные пуговичные глаза которого навсегда обречены смотреть в бескрайнее небо, — вынуждена жить со вскрытой грудиной, отброшенная и ненужная.

Он забыл обо мне.

Выполнил свой долг — по-мужски позаботился, оставив средство для связи, — и со спокойной совестью испарился.

«Теперь моя очередь забыть тебя».

Не нужно больше вспоминать его красивое лицо, нежные губы, ласковые руки. Не нужно помнить о том, как пахнет его кожа и звучит его голос.

Ничего больше не нужно.

В какой-то момент, перегруженная горькими мыслями, я остановилась посреди ночной улицы и разрыдалась вновь — невыносимо болели глаза, беспощадно рвалось на части сердце.

Всхлипывая, я достала из сумочки зеркало и поднесла к лицу.

Собственный вид потряс меня до глубины души: глаза покрылись красной сеткой лопнувших сосудов, синие радужки казались неестественно яркими из-за алого вокруг ореола. Даже света уличных фонарей хватило для того, чтобы увидеть, насколько ужасно я выгляжу. Что же тогда будет днем? Ведь на белках не осталось ни единого белого пятнышка, сплошная красная пелена. Как я пойду на работу? Как я вообще выйду на улицу?