Ассасин

И все же Шампер продолжал оставаться рыцарем своего ордена и, когда справился с очередным приступом боли, стал выяснять у бывшего ассасина его соображения насчет того, каковы надежды у Юга де Мортэна, сможет ли он благополучно выбраться из владений Синана. Мартин понимал, что надежды мало, но она есть. Поэтому так и сказал, что если храмовники минуют посты людей Синана, если будут быстро скакать и уйдут от преследования, то они уже должны быть в замке госпитальеров Маргат, охраняющем подступы в дикие горы Антиливана. Там им уже ничего не будет угрожать, и госпитальеры помогут храмовникам добраться в Тир и предупредить маркиза Конрада о готовящемся покушении.

– Так что успокойтесь, мессир.

Он хотел уйти, но Шампер его остановил.

– Мне не ясно, отчего ты так добр ко мне, Мартин. Вроде мы всегда были врагами и я не заслужил твоего расположения. Бесспорно, я понимаю, что нас сблизила общая опасность, когда надо было скрыться от убийц Синана, но теперь ты поступаешь со мной милосердно, как истинный самаритянин. Но веришь ли ты в подобное милосердие? У меня все время не идут из головы твои слова, что ты сомневаешься в существовании Бога.

Я много в чем сомневаюсь, мессир. Но только не в вашем благородстве. Вы человек чести, и, что бы ни было у нас в прошлом, я знаю: вы верны своему долгу и своему слову. Поэтому я и доверился вам. А теперь поспите немного, вам необходимы спокойствие и сон.

– Я сам знаю, что мне необходимо. И если хочешь, чтобы я был спокоен, то должен поведать, кто ты на самом деле. Ты Арно де Бетсан, ты Мартин д’Анэ и в то же время рыцарь из Аскалона Фиц-Годфри, а теперь вот – беглец от Старца Горы, ассасин. Сколько обличий, сколько имен, сколько судеб! Ты изменчив, как вода, и все же я вынужден зависеть от тебя и начинаю доверять. Мне самому это кажется невероятным, однако, если ты хочешь, чтобы мы и впрямь стали друзьями, что нередко случается с теми, кто вместе прошел испытания, ты должен раскрыться передо мной до конца. Теперь у нас есть на это время… мне так кажется.

Поразмыслив, Мартин опустился подле лежанки маршала, довольно долго сидел без движения, опустив голову, а когда поднял, Уильям увидел на его лице чуть кривую ироничную усмешку.

– Может, и впрямь время настало. И я готов исповедаться перед вами, мессир де Шампер. Но учтите, моя исповедь откроет перед вами такие повороты и провалы в моей судьбе, что вряд ли вы поверите, что все сказанное мною правда.

– Пути Господни неисповедимы. По крайней мере, если ты окажешься хорошим рассказчиком, это отвлечет меня от мыслей о боли.

И Мартин заговорил. Сначала негромко и спокойно, почти бесстрастно, потом голос его стал резче, лицо побледнело, но он ничего не скрывал. Он и сам не ожидал, что его замкнутая душа так нуждается в откровении.

И перед кем? Тамплиером, врагом, преследователем! И братом Джоанны.

Мартин был благодарен, что Уильям не перебивает его, ибо одно неосторожное слово, один возглас негодования, и он бы замкнулся, ушел, и кто знает, смог бы вернуться к человеку, узнавшему о его тайнах… позорных тайнах, особенно в глазах рыцаря ордена Храма. Но Уильям молчал, и Мартин поведал ему все. Сирота в доме ордена Святого Иоанна в Константинополе, приемыш евреев, воспитанник ассасинов, ученик рыцарей, шпион, лазутчик, проводник, предатель… Де Шампер не проявил волнения, даже когда Мартин поведал, как по приказу Ашера бен Соломона он завлек воинство крестоносцев в ловушку при Хаттине, как позже возненавидел самого маршала, когда тот приказал его пытать. Поведал он и о другой стороне своей жизни: дороги по Европе, десятки личин, какие он принимал, чтобы укрывать беглых евреев, потом рассказал о любви к дочери своего работодателя из Никеи, о надежде жениться на ней. Наконец его рассказ коснулся Джоанны.

Трудно поведать о своих бесчестных намерениях брату женщины, которую использовал, как и трудно объяснить, как она стала дорога для него, как заполонила душу, хотя он так долго и настойчиво гнал мысли о ней. Конечно, Мартин не все рассказывал о своих отношениях с Джоанной – было нечто, что принадлежало только им двоим, – но его голос невольно выдавал недосказанное, в нем звучали нежность и теплота, а в глазах появлялся особый свет.

– И все же я понимал, что нам не суждено быть вместе. Поэтому и вернулся к Руфи бат Ашер в Никею.

Теперь он сам верил в это, верил, что только недосягаемое для него положение Джоанны, супруги английского рыцаря, кузины короля Англии, заставило его, человека, служащего евреям, воину-наемнику, оставить любимую, чтобы жениться на другой.

А потом… Он не скрыл, как был обманут, как его отдали ассасинам, и он…

И тут Мартин вдруг не сдержался и заплакал. Слезы потекли из его глаз, голос стал срываться до шепота, он задыхался.

– Что происходит? – раздался позади них голос вернувшегося Ласло Фаркаша.

Мартин метнулся прочь, но когда хотел выйти, Фаркаш его удержал.

– Не беги. В селение прибыли чужаки.