Аспазия

В эту минуту говоривший был прерван звуками сильного голоса, заглушившего рыночный шум. Это был голос герольда, который сообщал о назначавшемся на Пниксе народном собрании, которое должно было открыться через час. Одновременно с этим на вершине Пникса появилось большое знамя, бывшее знаком предстоящего народного собрания и видимое во всем городе.

Вокруг герольда толпился народ, в толпе поднялось сильное движение. Уже с раннего утра афиняне были на ногах, и повсюду, где только собирался народ, слышались оживленные толки, воззвание герольда еще более оживило политические споры.

– Сокровище, привезенное с Делоса заключает тысячу восемьсот талантов! – кричал кто-то среди группы граждан.

– Не тысячу восемьсот, а три тысячи! – вскричал другой.

– Шесть тысяч, – возражал третий, – уверяю вас, шесть тысяч привезено с Делоса, шесть тысяч талантов чистым золотом.

– Что касается новых построек, – задумчиво сказал четвертый, – в особенности нового храма Паллады на Акрополе, то мне это нравится, что же касается жалованья солдатам и денег на зрелища…

– Что такое? Ты не хочешь, чтобы народ получил их! – послышались со всех сторон восклицания более бедных граждан.

– Я, конечно, дал бы, – отвечал говоривший, – но я хотел сказать, что это предложение не пройдет: олигархи не дадут ему пройти. Деньги для народа! Я еще раз повторяю: друзья лаконцев не согласятся на это.

– Нет! Конечно, нет!

– А я думаю, напротив, – возразил другой, – что деньги на зрелища будут легко даны, так как масса народа на Пниксе составляет большинство. Что же касается построек и, в частности, нового храма Афины Паллады…

– Что такое? – с жаром перебили многие говорившего, – ты не желаешь, чтобы мы строили его?

– Конечно, нет. Я не это хотел сказать, но я думаю что…

– Погодите, – перебил кто-то, – послушаем Перикла.

– Да, послушаем сначала Перикла, раздалось со всех сторон. Только колбасник Памфил презрительно сказал:

– Перикл и вечно Перикл… Неужели мы всегда должны слушать его?

– Почему же нет? – отвечали ему.

– Перикл умен.

– Перикл желает только добра.

– Периклу афиняне обязаны множеством праздников.

– Перикл – единственный человек в Афинах, о котором его сограждане не могут сказать ничего дурного.

– Как, – вскричал новый голос, – ничего дурного! Разве старые люди не говорят, что в чертах его лица есть некоторое сходство с Писистратом-тираном?

– Да, это правда, – согласился Памфил. – Кроме того, у него, что не всем известно, голова луковицей.

– Что такое, голова луковицей! – вскричали все окружающие.

– Да, луковицей, – повторил Памфил. Знайте, – таинственно продолжал он, – что у красивого и стройного Перикла на верхушке черепа есть маленький торчащий хохолок на возвышении, что делает его голову похожей на луковицу.

– Что за глупости! – кричали многие. – Видел ли кто-нибудь то, о чем ты говоришь?

– Никто! – с жаром продолжал Памфил, – никто не видел этого, конечно! Да и как можно бы это увидеть? На войне он носил шлем и даже в мирное время, где только возможно, покрывает себе голову этим шлемом, если же этого нельзя, он старается как-нибудь иначе скрыть свой недостаток, например: на ораторских подмостках он надевает себе на голову миртовый венок оратора, а в обыкновенное время выходит на улицу в широкополой фессалийской шляпе. Таким образом, правда, никто не мог хорошенько рассмотреть голову Перикла, но то самое обстоятельство, что ее никто не видел, заставляет подозревать, что у него голова луковицей, так как если бы этого не было, то какую причину мог бы иметь Перикл, так тщательно закрывая ее.

– Конечно, конечно, – согласились многие из слушателей, – нет никакого сомнения, что у Перикла голова луковицей.

– Если это так, – улыбаясь, заметил один из членов партии олигархов, случайно вмешавшийся в толпу, насмешливо поглядывая искоса на бедно одетых простых людей, – если у друга народа, Перикла, голова луковицей, то он должен беречь ее из любви к своим лучшим друзьям и приверженцам, продавцам лука и тому подобного…

Некоторые засмеялись этой шутке олигарха, но в числе людей, на которых он бросил свой насмешливый взгляд, находился и продавец лент из Галимоса. Его черные глаза сверкнули, он сжал кулак и уже готов был ответить резким словом олигарху, но в эту минуту к группе приблизился человек, несший свои покупки в поле плаща.

– Поди сюда, Фидипид! – крикнул кто-то, увидав его. – Наверно, ты много торговался, старый скупец, не правда ли?

– Конечно, – отвечал Фидипид, – за эти две рыбки с меня хотели два обола…

– И наконец ты их выторговал?..

– За один, – проворчал Фидипид, – но наверно товар ничего не стоит, так как иначе старуха не уступила бы мне его так дешево… Вечно приходится быть обманутым!

– Фидипид, – продолжал один, – ты человек, умеющий вести свой дом, но что скажешь ты в защиту расточительности Перикла, который желает, чтобы привезенное сюда сокровище Делоса было истрачено на всевозможные зрелища и большой роскошный храм Паллады в Акрополе, не имеешь ли ты сказать что-нибудь против, Фидипид?