Читаем Аспазия полностью

Очарованная прелестными стихами, Аспазия сейчас же начала подыскивать к ним мелодию, которая, как будто сама, лилась с ее губ. Филания, охваченная таким же восторгом, присоединилась к ней, сопровождая пение очаровательной пляской.

Кто может описать счастье этих людей!

Они были равны олимпийским богам!

Когда, наконец, Перикл и Аспазия поздно вечером проходили через сад, чтобы возвратиться домой, розы, казалось, благоухали сильнее, луна ярче освещала зелень, соловьи не пели на берегу Кефиса в эту ночь громче, чем когда-либо.

<p>7</p>

С тех пор как было окончено построенное Периклом роскошное здание для состязаний, афиняне не уставали каждый день толпами приходить полюбоваться на него. Но вскоре вслед за этим последовало окончание Лицея, в который точно также стали стекаться толпы народа, и хотя его стены и колонны были только что построены, они были все исписаны различными надписями, в которых заключались хвалы тому или другому красивому мальчику, так как сюда собирались многие поклонники прекрасного, желавшие насладиться видом юношеской красоты и состязаниями в силе и ловкости, воодушевлявшие своим присутствием и поддерживающие их одобрительными восклицаниями.

Многие старики также любили смотреть на состязания в ловкости и силе. Это зрелище словно молодило их, напоминая им молодость, и до такой степени воодушевляло, что они иногда отказывались от роли праздных зрителей и сами выходили на арену, чтобы принять участие в состязаниях, или же вызывали своих старых товарищей на песчаный пол гимназии.

— Послушай, Харизий, — слышалось иногда, — как ты думаешь, не побороться ли нам с тобой, как бывало в молодости? Какими Геркулесами были мы тогда! Нынешней молодежи далеко до нас! — И оба друга, вспоминая юность, боролись по всем правилам искусства, окруженные густой толпой зрителей.

Но тут занимались не только физическими упражнениями, но и обучением наукам. Самый большой зал, примыкавший к южной стороне перистиля и начинавшийся за вторым рядом колонн, предназначался для занятий науками, тогда как три остальные, точно так же, как и сад, примыкавший к ним, были предназначены для общественных собраний. Афиняне встречались здесь с поклонниками, друзьями и учениками знаменитых мужей. Здесь можно было разговаривать более спокойно, чем в залах шумной Агоры. То, что позднейшее потомство может прочесть в покрытых пылью свитках, то живыми словами исходило из уст мыслителей.

Немного дней прошло с тех пор, как Лицей открыл свои двери, и в нем уже слышно было смелое веяние крыльев эллинской мысли. В старике с ясным взглядом вы узнаете друга Перикла, благородного Анаксагора. Вместе с ним многие афиняне уже научились искать причину всего в природе и видеть под олимпийскими богами вечные законы. Но многие еще были склонны видеть в нем какого-то чародея.

— Это мудрец из Клацомены? — спрашивает какой-то афинянин, обращаясь к одному ученику и слушателю в группе, окружавшей философа. — Не тот ли это, который однажды на Олимпийских играх появился со шкурой зверя на плечах, в то время как на небе сияло яркое солнце и тем, которые смеялись над ним, говорил, что не пройдет и часа, как разразится гроза, что и случилось ко всеобщему удивлению. Откуда мог почерпнуть человек подобное предвидение, если только он не знаком со сверхъестественными вещами и с колдовством?

— Спроси об этом его самого, — отвечал ученик.

Афинянин последовал данному совету и повторил свой вопрос самому Анаксагору.

— Тот ли ты человек, который на Олимпийских играх предсказал грозу при ясном небе?

— Да, это я, — улыбаясь отвечал Анаксагор, — и ты сам мог бы это сделать, не обращаясь к колдовству, если бы один аркадский пастух научил тебя, по вершине Эриманта…

— Что ты хочешь сказать, вспомнив о вершине Эриманта? — перебил афинянин.

— Эримант, — отвечал Анаксагор, — эта самая высокая гора на границах Аркадии, Ахайи и Элизе, видимая с Олимпа. И когда одна из вершин этой горы в сильный жар при северо-восточном ветре покрывается шапкой из облаков, то в скором времени начинается гроза.

Когда после этого один из окружающих завел речь о происхождении и причинах грозы, Анаксагор стал говорить, что молния есть результат столкновения облаков, затем перешел к другим явлениям природы и говорил совершенно новые вещи. Например, утверждал, что солнце состоит из большой раскаленной массы и гораздо больше Пелопонеса. Луна, по его словам, была населена и имела холмы и долины.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза