— И вздыхатель женился бы на мне, если б я захотела, — продолжала Скоццоне, вообразившая, что Челлини разгневался в приливе нежных чувств к ней.
— Скоццоне, отвечай: кто этот негодяй?.. Надеюсь, не Асканио?
— Ведь он сто раз твердил мне: «Катерина, учитель вас обманывает, никогда он на вас не женится, хоть вы так добры и так хороши собой, — он слишком заважничал. О, если б он любил вас, как люблю я, или если б вы любили меня, как любите его!»
— Имя, имя предателя! — крикнул в ярости Бенвенуто.
— Но только я не слушала его, — говорила обрадованная Скоццоне. — Напротив, зря он расточал свои медовые речи. Я даже пригрозила все рассказать вам, если он будет продолжать. Я любила только вас, была слепа, и вздыхатель ничего не добился — его сладкие речи и умильные взгляды ни к чему не привели. Пожалуйста, прикидывайтесь, будто вам все, как всегда, безразлично, будто вы мне не верите! А ведь все это чистая правда!
— Не верю тебе, Скоццоне, — проговорил Бенвенуто, поняв, что все выведает, если заговорит по-иному.
— Как, вы мне не верите?! — воскликнула озадаченная Скоццоне.
— Не верю.
— Да не воображаете ли вы, что я лгу?
— Думаю, что заблуждаешься.
— Так, значит, по-вашему, в меня уж и влюбиться нельзя?
— Я этого не говорил.
— Значит, подумали?
Бенвенуто усмехнулся, ибо увидел, как можно заставить Катерину развязать язычок.
— Однако ж он любит меня, и это сущая правда, — продолжала Скоццоне.
Бенвенуто снова с сомнением пожал плечами.
— Да как еще любит! Не по-вашему — вам никогда так не полюбить, зарубите себе это на носу, сударь!
Бенвенуто расхохотался:
— Любопытно бы узнать, кто этот прекрасный Медор!
— Его имя вовсе не Медор, — ответила Катерина.
— А как же? Амадис?
— Нет, и не Амадис. Его зовут…
— Галаор?85
— Паголо его зовут, раз уж вам так хочется знать!
— А-а… так это сам господин Паголо! — пробормотал Челлини.
— Да, сам господин Паголо, — подтвердила Скоццоне, задетая презрительным тоном Челлини. — Славный малый, из хорошей семьи, добропорядочный, тихий, верующий и будет примерным мужем.
— Ты в этом уверена, Скоццоне?
— Да, уверена.
— И ты не подавала ему надежды?
— Даже слушать его слов не хотела. О, как я была глупа! Но уж теперь-то…
— Ты права, Скоццоне, нужно его выслушивать и отвечать ему.
— Как так? Что вы сказали?
— Сказал, что ты должна выслушивать признания Паголо и не отталкивать его. Остальное — мое дело.
— Да, но…
— Не тревожься, я просто кое-что придумал.
— Ну что ж! Только, пожалуйста, не наказывайте слишком жестоко беднягу; когда он говорит: «Я вас люблю», он будто в грехах кается. Если уж вам так хочется, сыграйте с ним шутку позабавней, но не пускайте в ход шпагу. Прошу вас, пощадите его!
— Ты будешь довольна местью, Скоццоне, ибо месть обернется в твою пользу.
— Как так?
— Да, благодаря ей исполнится одно из самых горячих твоих желаний.
— Что вы хотите этим сказать, Бенвенуто?
— Это моя тайна.
— О, если б вы знали, до чего же у него бывает смешной вид, когда он говорит нежные слова! — продолжала резвушка Скоццоне, которая не способна была и пяти минут предаваться печали. — Итак, злюка, вам все-таки небезразлично, ухаживают или нет за вашей хохотушкой? Вы немножко любите бедненькую Скоццоне?
— Да. Но смотри держись с Паголо, как я велю, и в точности выполняй мои распоряжения.
— О, не бойтесь, я умею притворяться не хуже других! Только он заведет свою песенку: «Ну как, Катерина, вы все так же бессердечны?» — я отвечу: «Вы опять за свое, господин Паголо?» Но, разумеется, не очень уж сердито и скорее даже ласково. Увидит он, что во мне нет прежней суровости, и возомнит себя покорителем сердец… А что вы с ним сделаете, Бенвенуто? Когда начнете мстить ему? Надолго это затянется? И, уж верно, будет презабавно? Мы посмеемся?
— Посмеемся, — произнес Бенвенуто.
— А вы меня не разлюбите?
Вместо ответа Челлини поцеловал ее в лоб — а это самый красноречивый ответ, ибо он ни о чем не говорит и говорит обо всем. Бедняжка Скоццоне не сомневалась, что поцелуй Челлини был началом его мести.
Виконт де Мармань, как он и хотел, застал Бенвенуто одного. Вот как это произошло.
Раздосадованный гневом прево, обиженный презрением госпожи д'Этамп, а главное, подстрекаемый своей ненасытной жадностью, виконт решил напасть на льва в его логовище с помощью двух наемных убийц и выбрал для похода день святого Элигия — праздник корпорации золотых и серебряных дел мастеров, когда Нельский замок должен был пустовать. Итак, он шагал по набережной, высоко подняв голову, с бьющимся сердцем, а наемные убийцы шествовали в десяти шагах позади него.
— А вот, — раздался вблизи чей-то голос, — красивый молодой сеньор идет на любовное свидание: храбрый вид для дамы, а два сбира — для ее мужа.
Мармань обернулся, думая, что пошутил кто-нибудь из его приятелей, но увидел незнакомого ему человека, который шел в том же направлении. Виконт до сих пор его не замечал — так он был поглощен своими мыслями.