Асимметричный ответ

Вот только прыгать пока было нельзя. Мы летели по кратчайшему маршруту, и под нами все еще находилась занятая немцами территория Московского котла. Ее, конечно, уже неплохо обжали со всех сторон, но до армий генерала Жукова, усиленно теснивших немцев на запад, оставалось еще около пятидесяти километров.

— Теряем высоту, — доложил Пусэп. — Двигатели перегружены, в первом и третьем пошли сбои. В гидравлической системе утечка. Даже если дотянем, с посадкой будут большие сложности.

Насчет «больших сложностей» капитан явно лукавил. Судя по состоянию самолета, в рамках цензурной лексики наиболее вероятный результат попытки приземления описать было весьма затруднительно. Хотя, возможно, Пусэп просто был не в курсе, насколько все плохо — по показаниям приборов он мог реально оценить далеко не все проблемы изрешеченной осколками машины.

— Капитан, пятнадцать градусов вправо. Впереди у немцев позиция 20-миллиметровых «флаков». Лучше ее обойти. Высота для них, конечно, великовата, но могут попробовать достать, а нам много не надо.

Самолет слегка дернулся и начал маневр, но машина явно плохо слушалась рулей и Пусэп вполне обоснованно опасался, что поврежденная конструкция может не выдержать, так что нормально выполнить приказ он не смог.

— Эскорт, здесь «Крейсер», — вызвал я по рации командира шестерки ЛАГГов, — В восьми километрах впереди по курсу батарея скорострельных зениток. Мы уклониться не сможем.

— Понял вас, «Крейсер». Сейчас мы займем их делом.

Три истребителя резко ускорились, обогнали наш еле ползущий самолет и в крутом пикировании устремились к земле. Штурмовики из ЛАГГов весьма так себе, но и они имели неплохой шанс заставить немецких зенитчиков отказаться от идеи пострелять по такой большой и медленной мишени, как наш ТБ-7.

На виртуальной схеме самолета третий двигатель окрасился в тревожный оранжевый цвет. Работать ему оставалось минуты три. Потом он неизбежно встанет, и хорошо, если при этом не загорится. До линии фронта нам предстояло тянуть еще километров сорок, что при нашей скорости означало минут десять-двенадцать лёта.

— Капитан, приготовьтесь по моей команде заглушить третий двигатель. Нам только еще одного пожара не хватало.

— Мотор пока тянет, хоть и с перебоями, — попытался возразить Пусэп.

— Он теряет масло и через несколько минут встанет сам, но с критичным перегревом и возможным возгоранием.

Секунды тянулись в напряженном молчании. Мотор продержался на тридцать секунд дольше, чем изначально прогнозировал вычислитель.

— Глуши! — скомандовал я, как только отметка двигателя замигала красным.

Пожара удалось избежать, но теперь мы теряли высоту еще быстрее, а на два оставшихся двигателя увеличилась нагрузка.

Внизу замелькали вспышки и небо расчертили нити трассеров — ЛАГГи вступили в бой с немецкими зенитчиками. Возможно, немцы и не стали бы тратить дефицитные боеприпасы на явно поврежденный и не представляющий для них угрозы ТБ-7, но проверять это мне совершенно не хотелось. Теперь же наши истребители не оставили противнику выбора.

Когда мы, наконец, покинули опасную зону, нас догнали только два ЛАГГа. Третий, сильно дымя поврежденным двигателем, уходил над самой землей на северо-восток.

До фронта мы доползли на высоте полтора километра. Оба оставшихся двигателя к этому моменту уже еле тянули и были готовы в любой момент вспыхнуть от перегрева. С земли по нам не стреляли. Видимо, с боеприпасами у немцев дела действительно обстояли далеко не лучшим образом. Тем не менее, все пять истребителей эскорта снизились и прошли над окопами противника, экономно постреливая из пулеметов. Боезапас они берегли, но стремились отвлечь внимание немцев от сопровождаемого бомбардировщика.

Мы уже летели над территорией, занятой войсками Западного фронта. Тянуть дальше не имело никакого смысла.

— Капитан, посадку я запрещаю. Прикажите экипажу покинуть самолет.

Пару секунд в наушниках переговорного устройства я слышал только легкий шорох помех. Честно говоря, я ждал возражений, но, видимо, Пусэп все понимал не хуже меня.

— Есть! — наконец, ответил капитан. В его голосе отчетливо слышалась горечь и нежелание бросать дорогую и во многом уникальную машину, еще летящую и сохраняющую остатки управляемости. Советские летчики были приучены до последнего спасать самолеты, даже рискуя собственной жизнью, и выполнить мой приказ командиру экипажа оказалось непросто.

В морозном подмосковном небе раскрылись восемь куполов из белого парашютного шелка. Меня удачно развернуло порывом ветра, и я успел увидеть, как, постепенно снижаясь, удаляется покинутый экипажем ТБ-7. Эскорт оставил обреченную машину и теперь контролировал небо вокруг медленно опускающихся парашютистов.