Ас Третьего рейха

До сих пор не понимаю, как это мне удалось вернуться на родной аэродром, пролетев такое большое расстояние, когда сознание то возвращалось, то на глаза вновь надвигалась темнота. Но каждый раз, когда оно возвращалось и я мог контролировать свои действия, я всматривался в приборы панели управления истребителем и вносил необходимые изменения в курс следования. Одним словом, руки и ноги работали на полной автоматике и, по всей очевидности, вбитые в меня навыки пилотирования истребителя сделали свое дело — мне удалось вернуться домой.

Окончательно сознание вернулось ко мне, когда я заходил на посадку на аэродром в Оснаабрюкке. Сделав короткую пробежку, мой истребитель замер в самом конце ВПП, несколько перекрыв ее. Когда я убедился, что посадка успешно завершена, то головой откинулся на бронеспинку пилотского ложемента и уже сам закрыл глаза. Руки сильно дрожали, во всем теле разливалась непонятная слабость, и у меня не хватало сил на то, чтобы откинуть стопора блистера пилотской кабины и поднять стеклянный фонарь. Перед тем как закрыть глаза, я успел мельком заметить, что к моему истребителю сбегается народ. Видимо, скоро должна была вернуться группа истребителей, штурмовавшая аэродромы с британскими бомбардировщиками, и им была нужна свободная ВПП для посадки, а мой истребитель этому мешал. Эта мысль сверлила мне голову, но не было сил выжать тормоза и скатиться с полосы.

Я хорошо слышал, что люди, подбежав к машине, что-то кричали и советовали мне, но на меня стала наваливаться странная тишина, а перед глазами стояла чернота. Вскоре эти тишина и темнота поглотили мое сознание, а перед глазами то вставала, то гасла та страшная вспышка огня, пламени и дыма, когда взорвались баки с авиационным горючим. Я телом почувствовал, что мой истребитель начал медленно катиться — это, видимо, подбежавшие ребята сообразили, что нужно было бы поспешить с освобождением ВПП, и всей гурьбой покатили меня вместе с истребителем в сторону. Над головой послышались звуки двигателей нескольких истребителей, заходящих на посадку, а я вновь соскользнул в безвременье.

Когда я снова открыл глаза, то сразу понял, что нахожусь в медсанчасти полка. Палата не удивила меня, она ничем особенным не отличались от палат других лазаретов и госпиталей, в которых пришлось побывать Зигфриду Ругге за годы этой войны. Небольшой закуток, примерно в десять квадратных метров, с больничной койкой и тумбочкой для лекарств, два стула вдоль стены для посетителей и гардероб для хранения верхней одежды. К этому моменту я почувствовал себя совсем здоровым и мне совершенно не хотелось проводить время на больничной койке, поэтому я быстро поднялся на ноги и подошел к доисторическому монстру-гардеробу за своей одеждой. Но он оказался пуст, моей формы в нем не было. Я в нерешительности застыл на мгновение, про себя размышляя, где же она могла быть, как вдруг раздался негромкий стук в дверь палаты. Едва я успел повернуть голову, как дверь распахнулась и в палату вошла женщина бальзаковского возраста, в белом халате, она пронесла мимо меня мою аккуратно сложенную форму и стала методично раскладывать ее по полкам гардероба, а выглаженный китель повесила на плечики. Проделав эту работу, медсестра развернулась и направилась к двери, где уже находился второй мой посетитель.

Подполковник Арнольд Цигевартен вежливо пропустил в дверь даму, а затем повернулся ко мне и сказал:

— Зигфрид, что это с тобой происходит? Я столько времени проторчал в этой двери, наблюдая за твоим поведением, и не могу поверить своим глазам. Прекрасная дама спокойно покинула твою палату, а ты не сказал ей ни одного комплимента и не пытался даже завалить на койку. Раньше ничего подобного с тобой не бывало.

С этими словами Арнольд Цигевартен прошел в комнату, взял один из стульев, стоявших у стены, и уселся, широко расставив ноги. Подполковник внимательно осмотрел меня критическим взглядом бывалого солдата, что-то пробурчал себе под нос, хмыкнул и поинтересовался, что я собираюсь сейчас делать. Честно говоря, я уже раздумал покидать эту уютную и тихую палату, мне было бы неплохо снова забраться под одеяло, которое не успело остыть, и понежиться под ним часика два-три, чтобы хорошенько отоспаться. Но внезапное появление в палате командира полка, даже несмотря на то что он твой старый друг, могло означать только одно: время лечения и отдыха прошло. Не скрывая перед другом своего полного нежелания делать что-либо, я начал медленно и, как можно дольше растягивая время, натягивать на себя форму капитана Люфтваффе.