Арысь-поле

Когда они расстались, рыбы под полом исчезли, опустившись на глубину, чтоб отдохнуть, а на городские улицы выползли «поливалки», сбивая пыль к тротуарам, и светофоры мигали одним желтым глазом. Все это означало, что скоро наступит «завтра» — значит, завтра станет «послезавтра», и на это «завтра-послезавтра» у Ани было очень много дел, а еще ведь хотелось поспать после сумасшедшего «вчера», которое уже называлось «позавчера».

* * *

Разбудил Катю звонок. Она нехотя открыла глаза и взглянув на часы, решила, что давно пора вставать — день пролетел так, будто его не было вовсе, и уже приближался вечер. Катя вспомнила, что программа, к которой она привыкла за последние три дня, меняется, и в «Наутилус» они не идут, по банальной причине отсутствия денег. От сознания, что это были только Анины деньги, на мгновение, словно опустилось едва заметное облачко, но оно тут же растаяло в приятном ощущении отдохнувшего тела и ясных мыслей.

Телефон продолжал надрываться, и Катя лениво взяла его.

— Катька, это Юля. Прикинь, что сегодня было!.. Ой, что было!.. По телефону не расскажешь!.. Ты чего сейчас делаешь?

— Ничего. Лежу, — Катя зевнула.

— Слушай, тогда я приеду; я мухой!..

Катя не успела сказать «пока», а в трубке раздались гудки.

…Неужто все-таки помирились?.. — она встала, решив, что хоть раз в день необходимо поесть, но на кухонном столе ее ждала неутешительная записка: «Доча, приготовь что-нибудь сама. В холодильнике — печенка; свари картошку. Мама».

Катя представила скользкие, окровавленные куски печени, к которым надо прикасаться руками… и разбив на сковородку пару яиц, поставила кофе. …Нормальный обед, — подумала она, довольная своей находчивостью, — а вечером мать, если захочет, может и печенку поджарить…

Раздернув шторы, она распахнула окно. Безумная двухнедельная жара, кажется, начала спадать; по небу потянулись легкие облачка, спрятавшие ужасное, изнуряющее солнце, и воздух казался даже прохладным. Яичница шипела, обретая ровный белый цвет, с которого смотрели два дрожащих желтых зрачка. Какой-нибудь сюрреалист наверняка сделал бы из этого картину, но Катя соскребла глазунью в тарелку, бездарно испортив ценную натуру; потом сдвинула с конфорки турку с курчавой коричневой шапкой… Как все-таки здорово чувствовать себя дома!..

Посмотрела на потерявшую смысл записку, скомкала ее и хотела бросить в ведро, но передумала — так не уничтожают «шифровки резидентов» (может же она, в конце концов, подурачиться?..); поднесла бумагу к горящей конфорке, и та вспыхнула ярким желтоватым пламенем. Катя заворожено смотрела, как языки превращают белый лист в черные обугленные лохмотья, которые рассыпаясь, падали на чисто вымытую плиту. Пламя уже подбиралось к пальцам. Катя почувствовала тепло, потом жар — следующим ощущением должна была стать боль. Не дожидаясь этого, она бросила оставшийся клочок в раковину и зашипев, огонек погас. Кате почему-то стало так жаль его; ища, что б еще сжечь, она увидела на подоконнике вчерашнюю газету. Разорвала ее на узкие полосы и стала по очереди подносить к конфорке, наблюдая, как бумага вспыхивает, горит…

Катя даже забыла про остывавшую еду, и только звонок в дверь вернул ее к реальности. Она пошла открывать, пытаясь для себя хоть как-то объяснить свою пиротехническую блажь, и не смогла. Ей просто нравилось смотреть, как огонь пожирает свежие новости, низводя их до ранга черной однородной массы.

Юля, как всегда, сразу прошла на кухню.

— Ты что, сжигаешь любовные письма? — она с интересом склонилась к раковине.

— Я сжигаю все мировые проблемы!.. Есть хочешь?

— Не, я обедала.

— Везет тебе. А я еще не завтракала, — Катя наконец-то уселась за стол, — чего там стряслось?

— Ой, Катька, прикинь, утром сегодня встала — смурная какая-то… прям, ничего не хочется… У тебя так бывает?

— Ага, чего-то хочу, а кого не знаю — это у меня регулярно, — Катя засмеялась.

— Да ну тебя! Я не об этом — какой-то сплин, аж реветь хочется; вроде, обидел меня кто. Обычно, в город выйдешь, встретишь кого-нибудь, и все проходит, а тут и видеть никого не хочу. Знаешь, такой настрой?

— Знаю, — Катя отправила в рот кусок яичницы, — дальше-то чего было?

— Дальше? Дальше захотелось побродить на природе — знаешь, мне это сильно помогает в таком настроении. Это меня Игорь научил; мы с ним, когда на наше место выезжали…

— Дальше-то чего?.. — Катя даже перестала жевать. Юлина манера рассказывать — очень эмоционально, с никому не нужными подробностями и отступлениями от темы, ее постоянно бесила, — Юлька, у тебя что-то случилось или нет?

— Конечно, случилось! Короче, подрываюсь я и еду в дендропарк лесотехнической академии. Знаешь, да?.. А куда я еще могу поехать без машины?.. Кстати, это Игорь показал мне его. Мы туда часто ездили, особенно, осенью. Там такая красотища — реально, ковер из листьев; идешь, они шуршат…

Катя демонстративно вздохнула — ей хотелось узнать новости, а не то, как шуршат листья.