В шапке письма значилось: «Роуз-Даки-отель, Принстаун, Дартмур, Девоншир», а почтовая пометка была от 2-го апреля 1901 года.
«Вот я в самом высоком городе Англии. Мы с Робинсоном осматриваем Болота для нашей шерлок-холмсовской книги. Сдается мне, она выйдет на славу; право же, я написал уже почти половину. Холмс — в наилучшей форме, и замысел, которым я обязан Робинсону, очень интересен».
Это был первый отдаленный рык «Собаки Баскервилей».
Но это не первое упоминание о книге и даже не первое упоминание названия. Началось все это в марте того же года в маленькой водолечебнице в городке Кромер в Норфолке. Зимой Конан Дойл сильно сдал. Осложнения после брюшного тифа лишали его аппетита и сна. Несколько дней в Кромере, полагал он, могли бы поставить его на ноги. Действительно, все получилось замечательно, хотя и не совсем так, как он предполагал, собираясь туда, просто чтобы поиграть в гольф со своим приятелем Флетчером Робинсоном.
В отеле «Роял-Линкс» в одно промозглое воскресенье при сильном ветре с Северного моря, после полудня, когда разожгли камин в холле, Флетчер Робинсон завел разговор о дартмурских легендах и атмосфере Дартмура. И особенно распалил воображение его товарища рассказ о призрачном псе.
Конан Дойл провел в Кромере всего четыре дня. Ему следовало вернуться в Лондон: он давал в Атенеуме обед, на который среди прочих были приглашены Гриффитс, Барри, Уинстон Черчилль, Энтони Хоуп (Хокинз), автор «Узника Зенды», и Эдмунд Госс. Но тем ненастным полднем в Кромере он уже был настолько увлечен, что стал тут же вместе с Робинсоном прикидывать завязку сенсационной истории о девонширской семье, над которой тяготеет проклятье: собака-привидение, которая затем оказывается существом из плоти и крови.
Более чем понятно, что такой сюжет должен был его увлечь. Отдавал себе Конан Дойл в этом отчет или нет, но он уже использовал в точности ту же идею в рассказе «Король лис».
«Король лис», впервые опубликованный в «Виндзор мэгэзин» в 1898 году, — перевертыш более поздней «Собаки». Это — охотничий рассказ, передающий впечатления молодого охотника с расстроенными от злоупотребления спиртным нервами. Причем семейный врач, из лучших побуждений желая его запугать, предупреждает заранее о возможных галлюцинациях и даже видениях. Юный Данбери на охоте: он несется в кошмарной скачке по кошмарным местам в погоне за каким-то лисом, которого никто даже не видел. Оставив далеко позади остальных охотников, он оказывается один в сумрачном еловом лесу. И вот что происходит, когда гончие бросаются вперед, почуяв добычу:
«В то же самое мгновение тварь размером с осла вскочила на ноги. Огромная серая голова с чудовищными блестящими клыками и сужающейся к концу мордой вынырнула из ветвей, и тотчас собака подлетела вверх на несколько футов, а затем, скуля, плюхнулась в логово. Потом послышался лязг, будто захлопнулась мышеловка, скулеж сорвался на визг, и все затихло».
«Лис» оказался сибирским волком гигантского размера, бежавшим из бродячего зверинца. Но еще более, чем острый сюжет, увлекла Конан Дойла сама атмосфера Дартмура. Есть местности, мрачная слава которых опережает знакомство с ними. Он никогда не был в Дартмуре. Но рассказы Робинсона сделали свое дело. В его сознании этот край уже окрасился готической мистикой: скалистая пустошь, убегающая к угрюмому небосводу, быстро сгущающийся туман, бескрайние болота, гранитное здание тюрьмы. Перед отъездом из Кромера он писал матушке, что собирается сделать «книжку» под названием «Собака Баскервилей».
«Просто „волосы дыбом!“» — добавлял он.
Робинсон, отклонив его предложение о соавторстве, взялся сопровождать его в прогулках по трясине. Не прошло и месяца, а они уже поселились в отеле «Роуз-Даки» в Принстауне.
На бледном весеннем небе, в котором легко угадывался бурый осенний колорит, темнело здание тюрьмы. В Дартмуре в то время содержалась тысяча осужденных за самые тяжкие преступления, в общем, всякий сброд, кому сам черт не брат, — нередко, вооружившись лопатами, нападали они на охрану. В густом тумане охранники, патрулировавшие пространство вокруг внешних стен и каменоломни и вооруженные карабинами с насаженными штыками, могли ожидать самого худшего. Недовольство заключенных усмирялось кнутом.
Первоначально, как Конан Дойл признавался Дж. Е. Ходдеру Уильямсу, когда он обдумывал рассказ в Кромере, ему и в голову не приходило использовать Шерлока Холмса. Но вскоре, когда он стал сводить воедино все детали, стало ясно, что надо всем этим должен стоять некий вершитель судеб. «И тогда я подумал, — говорил он Ходдеру Уильямсу, — зачем мне изобретать такой персонаж, когда у меня есть Холмс?»