По-прежнему было непонятно, что думать о Лоте. Он мог поспеть в Ллионесс, если отплыл из Каер Эдина сразу после нашего отъезда. Опередить нас ему не составило бы большого труда.
И все же я в это не верил. Гвальхмаи так страдал от стыда, что не высказывал своих мыслей. Он считал, что его доброе имя запятнано, их род опозорен. Униженный и раздавленный, он едва мог смотреть людям в глаза. Он бродил по Тору — прекраснейшей обители на этом свете! — являя собой подлинную картину отчаяния. Я всячески пытался его ободрить, но тщетно. Рана, нанесенная северной гордости, не заживала.
Я говорил об этом с Мирддином.
— Разумеется, Гвальхмаи не виноват. Я его не обвиняю. Но я видел, что видел, и не могу этого изменить, — настаивал он.
— Но не мог ты ошибиться? А если это был кто-то другой?
— Конечно, мог, — соглашался он. — Но тогда это кто-то с лицом Лота и его голосом, похожий на Лота, как брат-близнец.
Да, Мирддин признавал, что мог ошибиться, но что толку, ведь, насколько я знал, братьев у Лота не было.
Гвальхмаи тоже не помог.
— У моего отца нет братьев, — горько подтвердил он. — У деда был только один сын, я никогда не слышал о другом.
Итак, этих сомнений сейчас было не разрешить, поэтому я переложил их на Божье попечение, а сам занялся своими делами. Мирддин был уже почти готов отправляться в дорогу, а я торопился скорее вернуться в Каер Мелин. Налетели ветры с дождями, холодало день ото дня. Несмотря на всю любовь к Стеклянному Острову, мне не хотелось здесь зимовать. Надо было трогаться в ближайшие дни или дожидаться весны.
Харита, страшась за сына, всячески нас удерживала. Однако она понимала, что ехать нам надо, и показала мне, как менять повязку на глазах Мирддина и как разводить жидкую глину, унимавшую боль. В чаще к западу от Храмового холма я вырезал Эмрису длинный рябиновый посох, чтобы не спотыкаться; с этим посохом он стал похож на древнего друида, и многие, видевшие его, так и думали.
Аваллах предложил нам свою конюшню; мы выбрали коня для Мирддина и выехали первым же ясным днем. Корабль ждал там, где мы его оставили. Я заплатил рыбакам, которые его стерегли, мы погрузили лошадей и отплыли от берега.
День был погожий, дул свежий ветер, и все же, когда я взглянул на удаляющийся берег, боль пронзила меня стрелой. Ибо мы оставляли позади Пеллеаса, и я знал в душе, что нам больше не свидеться.
Если я ощущал горе всем телом, как свежую рану, насколько ж сильнее страдал Мирддин?
— Его нет, — сетовал Эмрис так жалобно, что сердце мое разрывалось. — Яркая звезда упала с небес, и мы ее больше не увидим.
— Как можешь ты быть уверен?
— Ах, Бедивер, — отвечал он. — Будь Пеллеас жив, стал бы я щадить себя, даже и на мгновение? Когда в помрачении рассудка я скрывался в лесах, ведь это Пеллеас меня отыскал. Он искал год за годом и не оставлял поисков. Как мог бы я сделать меньше?
Гвальхмаи все это слышал и, сойдя в Абертафф на берег, вместе с нами сел на коня, но вскоре свернул на южную дорогу.
Я крикнул ему вслед:
— Каер Мелин в другой стороне! Куда ты собрался?
Гвальхмаи обернулся.
— Искать Пеллеаса! — крикнул он. — Я не сяду за стол с Артуром, пока его не найду!
— Гвальхмаи!
Упрямец повернулся лицом к югу и прощально потряс копьем.
— Поприветствуйте от меня брата и скажите ему, что случилось!
— Сам расскажешь! Гвальхмаи, вернись!
— Пусть едет, — сказал Мирддин, — и пусть исполнит, что должен.
— Но ты сказал, что Пеллеас мертв.
— Да.
— Тогда искать бессмысленно.
— Нет, — отвечал Мирддин. — Его поиски — искупление. Он может не найти Пеллеаса, но найдет и вернет свою честь. Скажу тебе правду, если он останется, то исчахнет от стыда. Пусть едет, он вернется к нам победителем.
Мало кто из нас может спорить с Эмрисом. Я не могу. Я покорился и отпустил Гвальхмаи на все четыре стороны.
Артур смирился с этим решением. Как ни жаль ему было терять столь доблестного воина, случившееся не оставляло иного выхода. Он скорбел о слепоте Мирддина, но радовался, что тот вернулся живым. В Каер Мелине полным ходом шла подготовка к зиме, и нам некогда было раздумывать о загадочном предательстве Лота. Мы все лето не занимались крепостью, и многое предстояло сделать, пока с севера не задули ледяные ветры.
Зимой мы тоже не сидели сложа руки: чинили старое оружие, делали новое, поправляли сбрую, упряжь, возы. Звон и стук стояли такие, будто мы — тот самый Город кузнецов, в который попал Бран Благословенный в одном из своих странствий.
Однако Артур знал, что война предстоит тяжелая, и стремился все приготовить. Предводитель намеревался отплыть в Каер Эдин, как только Борс вернется из Бенвика. Он рассудил, что следующий удар будет нанесен по новой британской верфи.
И в этом Артур не ошибся.
Когда мы отплывали, в горах еще лежал снег. Ветер, раздувавший паруса, забирался под плащи, заставляя нас лязгать зубами. Впрочем, прибрежные воды оказались совсем не такими бурными, и если сначала у новоиспеченных моряков паруса нередко начинали хлопать или даже повисали совсем, то вскоре наш флот уже двигался достаточно быстро.