Артемий Волынский

Праздник закончился, и Артемий Петрович рискнул перед отъездом на юг подать Петру письмо, объяснявшее «как правость мою, так и некоторую продерзость». Он просил «высмотреть присланные от меня ведомости об лесу и об людех, которые в прошлом году прислал я в кабинет». Не удержался губернатор и от разоблачений проступков его недоброжелателей: у Кропотова на строительстве крепости Святого Креста множество «непорядочных дел», а «злоба генерала лейтенанта господина Матюшкина» объясняется его нерешительностью — командующий медлил «без указа» послать весной 1723 года подкрепление в Гилян (на этом настоял губернатор) и «время немалое пропустил к походу» на Баку, за что получил от Петра выговоры по донесениям того же Волынского, чьи курьеры успевали известить императора раньше, чем прибывали генеральские доклады. Каялся же Артемий Петрович только в избиении мичмана Мещерского: не смог стерпеть «поносную брань» от человека, которого в доме Матюшкина «публично держали за дурака и поили ево и вино на голову лили и зажигали, и марывали ево сажею» ^{154}.

Еще одно послание, в котором «правду и вину мою написал», Волынский через Монса передал императрице. Однако, как он ни старался, царское неудовольствие всё же давало о себе знать — Петр очень переживал неудачи, постигшие Россию в ее новых владениях. На губернатора был наложен денежный штраф за выдачу денег подчиненным без разрешения Штатсконторы. (Тут Артемий Петрович хотя и согрешил, но считал свои действия оправданными: его чиновники не получали жалованья три года; себе же лично он взял только 300 четвертей ржи — опять же из полагавшегося ему в качестве губернатора, но не выданного «хлебного жалованья». Оклад за 1719 год после многочисленных просьб Сенат повелел выдать Волынскому только в ноябре 1720 года в размере 750 рублей и 475 четвертей хлеба ^{155}.) Он горько сетовал Монсу на то, что государь «ни правды, ни вины моей знать не изволит, кроме лесу и людей» ^{156}. Но и обойтись без Волынского на ответственном рубеже империи Петр не мог. Артемия Петровича ожидало новое задание — выбрать нового хана калмыков.

«Конгресс на речке Сапуновке»

Формально состоявший в «подданстве» России калмыцкий народ жил по своим законам и кочевал по обоим берегам Волги на территории, почти не контролируемой российскими войсками. Имперская администрация должна была решать трудную задачу: обеспечить порядок на степной границе и не допустить конфликтов калмыков с другими оседлыми и кочевыми соседями, но и не позволить, чтобы недовольная калмыцкая знать откочевала в крымские или иные владения.

Стоявший много лет во главе калмыков хан Аюка до поры умел сохранять относительную независимость и держал в подчинении многочисленных детей и внуков. Астраханскому губернатору приходилось постоянно сноситься с калмыцкими кочевьями и узнавать последние новости в степи. Так, летом 1723 года он информировал Военную коллегию о набеге «киргиз казаков» (казахов. — И. К.)и подозрительном обмене посланцами между Аюкой и джунгарским великим ханом ^{157}.

Хан состарился, его старший сын и наследник Чакдорджаб умер, и в орде назревала борьба за престол. Осенью 1723 года Волынский вмешался в спор сыновей покойного за его владения на стороне старшего, Дасанга, вопреки воле самого хана, желавшего передать власть в орде сыну Церен-Дондуку. Под видом переговоров старый хан разжег страсти среди своих потомков и, докладывал Волынский, «так их помирил, что один другого ищут смерти, и уже оторвал от Досанга шестерых законных его братьев». Меньше чем с четырьмя сотнями солдат и казаков губернатор примчался на реку Берекет в 50 верстах от Астрахани, переправился на шлюпке как раз во время стычки, когда ханские сторонники напали на Дасанга, и прекратил «огненный и лучной бой».