Артемий Волынский

Таким образом, удачливый полковник и губернатор вошел в ближайшую «компанию» императора и стал его главным сотрудником по восточным делам. Обходительный кавалер сумел снискать расположение царицы Екатерины: он не раз обращался к ней с письмами и посылал живые охотничьи трофеи — фазанов, дроф и «кабаньих поросят» ^{122}. Более практичными вещами — лошадьми, турецким седлом, серебряной конской упряжью — он одаривал секретаря государыни и своего «любезного брата» Вилима Монса — простого камер-юнкера, который вошел в такую «силу», что к нему за помощью не стеснялись обращаться архиереи, высшие чины империи и даже сам светлейший князь Меншиков.

Молодой «птенец гнезда Петрова» импонировал царю своей бьющей через край энергией, самостоятельностью и стремлением лихо вводить новшества. В этом стремлении Волынский, как и сам государь, порой не знал меры — в 1720 году он вступил в конфликт с епископом Астраханским и Терским Иоакимом по делу о наследстве умершего дворецкого архиерейского дома Ивана Агафонникова. У дьяка, приемного сына покойного, не оказалось подтверждающих его права документов, и «пожитки» покойного были отписаны на государя. Наследник оспорил решение духовного судьи попа Ивана Никифорова; всплыло известие о каких-то хранившихся в «подголовнике» у покойного документах, дело затянулось во взаимных претензиях — и губернатор разрулил его по-военному просто: жалобщика-дьяка избил собственноручно, а попа отправил на допрос в канцелярию. В поисках увеличения казенных доходов Волынский радикально решил вопрос о не плативших подати архиерейских людях (певчих, сторожах, звонарях и пр.): тех из них, кто имел в городе торги и промыслы, определил в «тягло» при полной поддержке астраханских посадских и их бурмистра. Архиерейскому дьяку Барминцеву он лично дал оплеуху за «невежливое» явление пред губернаторские очи, а затем еще распорядился высечь обиженного дьяка, обругавшего офицеров губернского драгунского полка «свиньями». Иоаким обвинил Волынского в присвоении «лазаретных денег», но губернатор доказал, что не собирал и не расходовал их, и Синод распорядился отозвать архиерея ^{123}.

В 1721 году теперь уже Синод жаловался на астраханского губернатора: тот устроил в кельях астраханского Троицкого монастыря свою канцелярию, приказал сломать каменные ворота и несколько зданий, а монастырскую землю отвел под городскую площадь. Еще больше духовные власти были возмущены его разрешением открыть католическую и «люторскую» (протестантскую. — И. К.)церкви. В 1722 году в Астрахань прибыли католический священник Феликс и монахи-капуцины — братья Казимир, Удальрик и Романус. На посланные ему «допросные пункты» по монастырским делам Волынский внимания не обратил, а братьев-капуцинов взял под свою защиту. «Иноземцы цесарцы римской религии, — писал он в Синод, — есть в Астрахани в службе его императорского величества многие, а также купцы из армян того же закона. Опасности или подозрения от оных фратров быть для государства не чаю, а по-видимому, со временем от них была бы и польза, понеже из тамошнего сурового народа обучаются от них молодые дети латинского и прочих языков» ^{124}. Именно в этой школе под покровительством губернатора начал свой творческий путь будущий поэт Василий Тредиаковский. Едва ли юный школяр подозревал тогда, как трагически пересекутся их пути в далеком 1740 году.

Волынский побеспокоился и о других «молодых детях» — в том же году составил списки недорослей для определения в школы ^{125}. Именно при нем в городе появилась «цифирная» школа, а затем и гарнизонная. Во втором учебном заведении Военная коллегия приказала «астраханского гарнизона в гарнизонных полках солдатских, драгунских и прочих служивого всякого чина людей, детей их малолетних учить грамоте, читать, писать и арифметике». Занятия в школе, размещавшейся в двух избах, начались 1 октября 1723 года. Губернатор назначил учителем Лаврентия Жильцова — одного на 114 учеников. Для «топления печей», как и в цифирной школе, губернская канцелярия отпускала дрова «по две сажени на месяц», а для освещения — по пять свечей ежедневно, кроме праздничных и воскресных дней. Оба учебных заведения существовали, видимо, до осени 1727 года, когда началась страшная эпидемия чумы, унесшая половину населения города ^{126}.