Артемий Волынский

Далее работа над законопроектом перешла в Кабинет. После обсуждения предложений комиссии и замечаний Шемберга вице-канцлер Остерман согласился с необходимостью введения единых налоговых норм и гарантий прав собственности заводчикам (хотя и с оговоркой, что «сей пункт зависит от единой ее императорского величества высочайшей милости») и поддержал право генерал-берг-директора участвовать в приватизации. Правда, министр усомнился в полезности привоза на заводы «съестных и протчих припасов беспошлинно», поскольку от этого для казны мог последовать «немалый ущерб», а также счел нецелесообразным выписывать из-за границы «горных людей на казенном коште» и высказался против приписки деревень Генерал-берг-директориумом, так как «дело сие Сената, откуда и оную приписку чинить надлежит».

В целом же Остерман оказал Шембергу поддержку. Однако дело застопорилось. Как отмечалось в доношении комиссии в Кабинет от 1 ноября 1738 года, «по определению комиссии положено было о том в Генерал-берг-директориумом еще изъясниться, которой конференции поныне не была… за случавшимся некоторым из господ членов болезнми и за ожиданием на вышеозначенныя поданныя от комиссии всеподданнейшие доклады всемилостивейшей резолюции».

Похоже, Волынский и Черкасский тормозили подачу доклада для «всемилостивейшей резолюции». К февралю 1739 года появилось — уже за подписями всех трех кабинет-министров — «всеподданнейшее мнение», носившее двусмысленный характер. Кабинет согласился на приватизацию казенных горных заводов (в реестре значилось десять медеплавильных, десять железоделательных и два «серебряных» предприятия) даже с участием «управителей» из Генерал-берг-директориума, но допускать к приватизации надлежало только «з докладу и позволения ея императорского величества». При этом Кабинет отказался от прямой «отдачи» в частные руки именно тех предприятий, на которые положил глаз Шемберг: лапландских «рудных мест» и недостроенных Кушвинского и Туринского казенных заводов при горе Благодать. Эти крайне богатые и прибыльные участки министры предложили императрице «иметь главнейшее под именем своим, учредя пристойную компанию, в которую удостоены быть могут те, кого ее величество по высочайшей своей милости ныне впредь допустить изволит», то есть фактически предоставили решать щекотливый вопрос самой Анне Иоанновне ^{398}.

Окончательное решение вопроса о регулировании деятельности частных заводовладельцев произошло 9 и 10 февраля 1739 года. В Кабинет были призваны «для общего з господами кабинет-министрами разсуждения» генерал-берг-директор и члены «комиссии о горных делах». Шемберг мог торжествовать: было решено, что отдачу заводов «чинить Генерал-берг-директориуму по своему разсмотрению», как прежде это делала Бергколлегия; к приватизации допускались «управители горных дел»; по налогам предстояло «платить заводчикам з железа подоменно, применяясь к тому, по чему каждая домна в год пудов чугуна на каждом заводе, смотря по доброте руд, дать может, а с меди попудно, а оклад на все заводы положить одинако» ^{399}. Доклад, составленный в результате заседания и констатировавший, что «с общим мнением господ кабинетных министров как члены комиссии о горных делах, так и генерал-берг-директор согласны», 14 февраля и был утвержден императрицей.

Вопрос о приватизации интересовавших Шемберга заводов формально был отложен — отдать в разные компании предстояло все намеченные предприятия, «кроме железных в Сибири при горе, называемой Благодать, также и кроме медных в Лапландии». Но ждать ему пришлось недолго: в один день, 3 марта 1739 года, были утверждены новый Берг-регламент и особая, за подписью императрицы и всех трех министров, «привилегия» генерал-берг-директору ^{400}. Шемберг получил искомые «рудные места» со всеми строениями и лесами с правом держать «припасы» и вино, платить «вместо определенной в нашем Берг-регламенте с меди десятой доли с каждого пуда изготовленной меди по одному рублю» под «всемилостивейшей протекцией» самой государыни.

Едва ли одному генерал-берг-директору подобное было под силу. Он явно получил поддержку Остермана и членов комиссии — обер-шталмейстера Куракина и, скорее всего, Головкина, пожалованного 3 февраля 1739 года в действительные тайные советники. За спиной у двух последних стоял Бирон; именно М.Г. Головкину он поручил в конце февраля или самом начале марта доложить императрице о «непорядках, нападках и взятках Василья Татищева» для «отрешения» его от руководства Оренбургской экспедицией и казенными заводами Сибири ^{401}. 27 мая Кабинет создал комиссию для расследования обвинений против Татищева, сам же он был отставлен от дел и посажен под домашний арест. Кстати, на его место был назначен старинный приятель и «свойственник» Волынского — произведенный в июне того же года в генерал-лейтенанты князь Василий Урусов.