Артемидора (СИ)

Сама же вспомнила, как Эрвинд, тогда свежеиспеченный отец, которому не надоело гордиться потомством, на шальные деньги соорудил ему образцовую детскую комнату на иноземельный, рутенский манер: мягкие подстилки и обивка на стенах, игрушки без твёрдых углов и граней, кислотные цвета. Во дворе потеснили старые деревья и кусты, раскатали мелкобугорчатое покрытие, на него поставили качели-карусели, горку и лабиринт (мало им садового). Всё одинаково округлое, пронзительно-яркое, инородное. Молодую мать насторожило, что оба ребёнка прямо влипли в это буйство, и она стала наводить окольные справки у купцов. Когда ей вкратце объяснили, заметила: "Вот приобыкнут к тем краскам - немудрено будет и к самой кислоте потянуться, в точности как вам, заморским выходцам". Но поладить с Эрвиндом не смогла. Краски красками, а и он, и она купились на очевидную безопасность всех детских вещей. Что уж там в будущем, а не уколются, не порежутся и не зашибутся.

"А вырастут - как бы не стали, как их отец, хвататься за горячее вместо тёплого и острое взамен тупого, - вдруг кольнуло её саму. - Чутья к опасности не появляется никакого. Эрвинда ведь отец с матерью хоть иначе, но по сути так же берегли. Везде по рутенскому примеру творят детям свою малую ойкумену: безопасную, ручную, легко изменяемую. После такого им невдомёк, как обращаться с реальной вселенной. Покорять? Ломать через колено? Сдаваться на милость?

И, так сказать, по смежности подумала вот о чём. Те девочки тоже хватались невзначай за её руки или подол: когда торопились перенять полную корзину. От этого делалось как-то по-особому приятно и надёжно, хотя Дору не окатывала волна приторной нежности, как когда то же самое делали её сыновья и дочки.

К вечеру обе женщины подписались под условиями найма - или рабства, если кому угодно. Отдали по назначению: не приорессе, а одной из дежурных монахинь - и получили в обмен по тяжеленному заступу.

- Завтра с утра начнёте ямы для буртов копать, - сказала та. - И обводить траншеями от дождя и прочей воды небесной и подземной. Урожай корнеплодов нынче ждём богатый. Знаю-знаю, мужицкая это работа, да где же нам столько мужиков взять? Учитесь сами справляться.

Тут Бельгарда толкнула Артемидору под локоть и прошептала:

- Хорошо прочитала условия или снова на меня положилась? Отчего, думаешь, мужчин в конверсы не берут, разве что в составе семейной пары? Работа на обитель здесь зачитывается как послушание. Отбудешь лет пять-десять, как настоятельница решит, - и в монашки без испытательного срока. Тем девочкам-послушницам куда меньше повезло. Рутенцы называют такое подвешенным состоянием.

"А если я не захочу постригаться? - подумала Дора. - Менять одну неволю на другую, сугубую?"

И всё-таки приняла рукоять, отполированную сотней рук, почти с благоговением - как рыцарь меч. Поставила в изголовье теперь уже законного своего ложа, повернулась лицом к Бельгарде - и заснула так сладко, словно в тощую подушку зашили добрую горсть того хмеля, который они собирали.

На следующее утро, когда задинькал побудку утренний колоколец, ни подруги, ни её орудия рядом не оказалось. "Видать, не терпится ей, - подумала Дора, торопливо ополаскиваясь, проборматывая молитву и глотая завтрак едва ли не живьём, почти не разбирая вкуса. - Ладно, захочет - отыщется".

Водрузила лопату на плечо и пошла вкалывать в общем строю.

Готовить бурты - работа для здорового человека не такая сложная: горизонтальными ударами снимаешь дёрнину, если есть, скатываешь в трубку и роешь вглубь на штык лопаты. Только штык должен быть хорошо заточен. Здесь с этим было в порядке: и хотя привычные к делу работницы на подходе к месту разбились на пары, Артемидора решила рискнуть - попробовать одной.

К её удивлению, дело спорилось: сытная еда прямо бросалась в руки и ноги. Ещё это немного походило на игру в шахматы за обоих противников, к которой Дору приохотил муж. Собственно, воспитывал он в ней спарринг-партнёра, если выразиться по-рутенски, то бишь девочку для битья, но когда она достигла кое-каких успехов, стал скучать за доской. И то сказать: какому бойцу охота самому быть битым.

Так вот и сейчас Артемидора попеременно меняла сторону, налегая ладонями на дерево, ногой - на железо и стараясь не слишком медлить с ходами.

Уже почти вся трава - была она не особо густой - была снята и отложена в сторону, когда к ней подошла другая женщина. Молодая, даже миловидная, но вся - какое-то сплошное уныние. И орудие не тащила: волокла за собой по дёрну.

- Ты ведь новенькая? - спросила женщина и, не дожидаясь ответа, продолжила: