Артем Гармаш

— Лука Остапович, Василь Иванович, да ведь ждать можно и лежа!

— А в самом деле, Вася. Ты и прошлую ночь почти не спал. Ложись.

И когда улеглись поперек кровати (под ноги Ольга подставила стулья), Шевчук тихо, чтобы не слыхали женщины за ширмой, коротко рассказал Роману о ночной операции Гармаша с товарищами. Романа рассказ этот поразил. Несколько минут лежал неподвижно, силясь припомнить и уже по-новому осмыслить все виденное и слышанное в партийном комитете.

— Ничего не разберу. Как же это могло случиться, что гайдамаки захватили телефонную станцию? Тесленко ведь при мне говорил по телефону. И как раз с патронным заводом.

— Ты что-то и вправду не понял, Роман, — сказал Шевчук.

— Да нет. Своими ушами слышал.

— А чего ж он про это в записке ничего не пишет?

— Записка уже была написана. Я собрался уходить, а тут как раз и зазвонил телефон. Тесленко снял трубку… — И затем Роман передал весь тот телефонный разговор почти дословно, ведь он его тогда так поразил: «Да, это я просил патронный завод… Сейчас соедините? Спасибо, барышня!» Потом заговорили с завода, потому что Тесленко спросил: «А кто это? Нет, не узнаю… Что мне нужно на патронном заводе? Пусть Иваненко Григорий немедленно бежит в больницу: жене его очень плохо… Дежурный врач… Откуда? Из больницы звоню». И Тесленко повесил трубку. Вот и все. Тогда я не понимал еще ничего, да и сейчас мне невдомек, почему же это он ничего про Гармаша не спросил.

— У кого? — усмехнулся Кузнецов. — У того гайдамака с телефонной станции? Провокация самая явная.

— А барышня?

— А что ж барышня? Наставили винтовку — и делай, что тебе приказывают. Никакого патронного завода там и близко не было при разговоре. С телефонной станции весь этот разговор велся. Ясно! Как Тесленко догадался, спрашиваешь? А пароль на что? Не на того напали! — Помолчал минутку и закончил: — Да, неважно обстоят дела. Теперь уже наверняка надо ждать…

— Да он еще и раньше, до телефонного разговора, ждал, — сказал Роман.

Сейчас ему уже было многое ясно из того, что он тогда упустил из виду, а если и заметил, то не придал значения. Понятна ему стала и та минутная задержка, когда он постучал и на вопрос Тесленко ответил, кто он и от кого. Тесленко не сразу впустил его к себе, сперва загрохотал чем-то тяжелым у дверей. Роман еще тогда, едва только перешагнул порог, обратил внимание на то, что тяжелый, окованный железом сундук стоял как будто не на месте — против самых дверей.

— А из чего это ты заключаешь? — спросил Шевчук.

— Двери были заставлены сундуком.

— Ну, это ни к чему! Тоже мне баррикада — сундук!

— А все-таки задержка для них, — возразил Кузнецов. — Ведь тут каждая минута дорога, можно черным ходом успеть во двор выскочить.

В комнате наступило долгое молчание. Только слышно было размеренное, глубокое дыхание Кузнецова и Луки Остаповича. Роман уже решил, что оба заснули, поэтому даже вздрогнул, услышав неожиданный шепот Кузнецова рядом с собой:

— Лука, а знаешь что?

— Что такое?

Кузнецов поднялся на постели.

— Я пойду. Часа три, пожалуй, уже. Отчего его до сих пор нет?

— А если разминетесь? И будем вот так один за другим ходить? Да еще в такую ночь! Не выдумывай. Сам же сказал тогда про Тесленко: «Не так нас много, чтобы можно было зря рисковать». Подождем еще малость. Дорогу он знает.

На этом и оборвался разговор. Кузнецов еще немного посидел и потом снова прилег.