Артем Гармаш

Мусий стал рассказывать о встрече с Федором Ивановичем у калитки. Остап сидел понурившись. И вдруг поднял голову.

— Да, так я и сделаю. Хоть на несколько дней, а таки наведаюсь домой. — И порывисто встал. — Забыл совсем — нужно карабин свой протереть.

Он взял в углу свой вспотевший с мороза карабин и, примостившись у стола, принялся его протирать.

— Завтра же поеду, — помолчав немного, сказал он как бы про себя. — Одного только боюсь…

— Опять на колу мочала… — сказал Мусий.

— Да нет, я не про то… Боюсь, как бы сгоряча не наделал там чего… Наслушался от вас, дядько Мусий, про безобразия у нас там всякие. Как бы я не сорвал сердце на ком-нибудь! Жиреют, подлюги, на нашей крови да на слезах сиротских!

На это Мусий ничего не ответил. Молчала и Бондаренчиха, — задумавшись, сидела с краю стола. А за окном гудела, завывала вьюга, засыпала окна сухим снегом. Вдруг Маруся всполошилась:

— Пойду все-таки. В такую метелицу как бы она не заблудилась!

Но в это время стукнула снаружи дверь, в сенцах послышались шаги и в комнату вошли Катря, Мирослава Супрун и Федор Иванович. В руках он держал пакет — несколько папок, завернутых в газету. Такой же пакет был и у Мирославы в руках. Положив на стол свой сверток, Федор Иванович попросил жену дать что-нибудь — клеенку там старую или хоть мешковину, чтоб завернуть.

— Давай, Мирослава, и свои сюда.

Мирослава положила папки на стол и вдруг вспомнила:

— Да, тут документы Артема. Может, вынуть?

— Пускай лежат. Они ему сейчас не нужны.

— Ну, а что слышно? — не вытерпел Остап.

— Ничего определенного, — ответил Федор Иванович.

— Как ничего? — сказала Катря. — Ты же говоришь — отбили оружие!

— Это ж только полдела. Еще неизвестно…

Но Остап с Мусием не дали Федору Ивановичу досказать, накинулись на него с расспросами о подробностях. И Бондаренко стал рассказывать о том, что он узнал из источника, можно сказать, вполне достоверного.

Один участник налета на казарму уже вернулся. Он-то и рассказал. Сперва все шло как нельзя лучше. Часовых сняли без выстрела. Добрались до подвала и начали через пролом в заборе выносить винтовки. Уже третьи сани накладывали. А тут и поднялась стрельба. Артем с санями и охраной махнул на Полтавскую улицу, а ему с его напарником велел бежать в противоположную сторону, к центру города, и как можно больше шуму поднять стрельбой, чтобы гайдамаков сбить с толку, отвлечь от обоза с оружием. Поэтому-то он не знает, чем кончилась стычка с гайдамаками на Полтавской улице.

Остап мрачно:

— Ну, ясно! Где ему знать? Отбежал, верно, да вместо того, чтоб на себя огонь, побыстрее шмыгнул в первые же ворота.

— Да нет, парень не из трусливого десятка. А что ранили, так это уж не его вина. Да и ранили в ногу. Насилу до каких-то ворот дотащился. Хорошо, что хоть к хорошим людям попал.

— Это, видно, оттуда и прибегала женщина, — догадался Мусий, — когда мы в воротах стояли?

— Ну да. За врачом.

— А тебя, Мирослава, как раз и дома не было! — сказала взволнованно Бондаренчиха.

— Только что вернулась. Еще и во двор к себе не успела войти, — ответила девушка.

— Вот оно что! — словно про себя молвил Мусий. Потом к девушке: — Так выходит, что вы докторша и есть?

— Да, я врач, — ответила Мирослава. Она подошла к Гармашихе и села рядом с ней. — Кстати, Катерина Ивановна, вы когда едете?

Катря пожала плечами:

— Сама еще не знаю.

— Федор Иванович мне говорил, что у вас дома лежит больная сыпняком. Хочу вам лекарства передать.

И Гармашиха, и Остап стали благодарить ее. А она начала расспрашивать о больной.

Тем временем Федор Иванович кончил увязывать сверток.

— Вот это, Маруся, нужно хорошенько спрятать, — обратился он к жене. — Но не в доме.

Маруся только взглянула на мужа и, ничего не сказав, оделась и взяла сверток.

— Погодите, Мария Кирилловна, и я с вами, — сказала Мирослава, поднимаясь.

Тогда Мусий:

— Простите, пожалуйста. Но спрошу вас все-таки, чтоб уже не было ошибки. Вы в этом дворе живете? Во флигеле?

— Во флигеле.

— Ох, и Мусий! — покачала головой Катря.

Недовольный тон Гармашихи, виновато склоненная голова Мусия и сдержанная усмешка Остапа невольно смутили девушку. Она недоуменно переводила взгляд с одного на другого и наконец спросила:

— Что такое? Ничего не понимаю. Почему вы спросили, где я живу?

Вместо Мусия ответила Бондаренчиха:

— Да это я рассказывала тут про Артема.

И как только сказала это Маруся, Мирослава вдруг вся зарделась. Она поспешила отвернуть лицо от света, чтобы скрыть свое замешательство. Старалась успокоить себя: «Какие глупости! Ну и что ж она могла рассказать такого обо мне и Артеме?» Выручила ее Бондаренчиха. Спросила, стоя уже у двери:

— Мирослава, а то, может, посидишь еще у нас?

— Нет, нет. Иду! — заторопилась девушка. Попрощавшись со всеми, она вышла вслед за Марусей.

В сенцах, как только закрылись двери в комнату, Маруся остановилась и вдруг спросила негромко:

— Слава, что с тобой?

— Вы о чем? — насторожилась девушка.

— Если бы я тебя сегодня утром не видела, я подумала б, что ты целую неделю пролежала больная.

Мирослава вздохнула.

— Не знаю. Я еще не видела себя сегодня. Может, и вправду изменилась.