Артем Гармаш

Хлопцы пересекли двор, направляясь к Омельку Хрену, жившему во второй от края хате-мазанке. Его еще и дома, должно быть, не было — управляется с волами на ночь, — но не беда. Посидят у кузнеца Лаврена, тестя Омелька; он живет со своей старухой в одной хате с Хреном — через сени. Но, поравнявшись с крайней хатой Оверка Вухналя, хлопцы остановились. Уже вечер, да еще субботний, а он что-то мастерит под стеной хаты. Звякал топор.

— Что ты там мастачишь в потемках? — спросил Артем.

— Да так… Закурить есть? Несите сюда.

— Избалованный! — пошутил Артем, когда подошли к Оверку. — «Несите»! — А сам рад был возможности разглядеть вблизи странное сооружение неизвестного назначения. — А что это будет? Уж не по плану ли архитектора Невкипелого Прокопа Ивановича?

Оверко не понял. Пока закуривал, молчал. А потом — нужно же было что-то ответить.

— Да так, загородку для курей.

— А до сих пор где их держал?

— В сенях. Там тех курей целых пятеро.

— Так что же они в этой загородке будут делать впятером?

— В чехарду играть, — усмехнулся Тымиш. — Ой, не крути, Оверко! Тут добрый десяток овец поместится.

— Ну, уж и десяток! Хотя бы полдесятка досталось. И то хорошо. А на меньшее я и не согласен. Четверо детей! А нет — так корову! Тридцать лет работаю в экономии. Скажешь, не заработал, Артем?

— Почему не заработал? Во сто крат больше заработал. Да вишь, какое дело, Оверко: заработки наши тридцать лет транжирили из года в год. Сперва князь Куракин с княжатами, потом Погорелов. Сколько нашего труда развеяли они по заграницам! Не соберешь!

— Это так. Но и осталось тоже немало.

— Немало — земля! А того добра, что в экономии, хотя бы сиротские да вдовьи слезы утереть хватило.

— А мне, выходит…

— И тебе перепадет что-нибудь, — остановил его Артем, — не нужно только аппетит свой больно разжигать. Да я, собственно, не об этом хотел. Но это меня удивляет. Такая овчарня здесь, вон какой хлев во дворе, а ты себе ледник строишь.

— Чудной ты человек, Артем! Такое сморозишь: все в одной овчарне. Даже тут, возле хаты, с глаз не спускай! Или, думаешь, мало неудовольствия будет?! Не полезет один к другому во двор? Ну да, черта с два! Еще несколько раз оболью стены водой — как раз мороз крепчает, — и тараном не пробьешь! А на двери железный прут с винтовым замком. А не то железные путы на ночь надевать буду!

Когда отошли от Вухналя, Тымиш хмуро сказал:

— Выходит, Оверко за Антона руку поднимет.

— Выходит. Да наверняка и не он один. Недаром же и отец твой… Придется, знать, на ходу перестраиваться. Хотя бы рабочий скот уберечь от дележа. А с овцами да коровами… Оно конечно, можно б оставить и их: скотники, доярки есть. А молоко бы семьям по количеству детей.

— Не с нашим это народом! — махнул рукой хмурый Тымиш.

Как они и предполагали, Омелька дома еще не было. Ульяна, жена Омелька, только вернулась из коровника после вечерней дойки. Когда хлопцы зашли в хату, она не отпустила их: вот-вот и Омелько, мол, придет. А тем временем, затопив печь, возилась по хозяйству и угощала гостей, чтобы не скучали, всякими дворовыми новостями.

Артем хорошо знал Ульяну еще девушкой — несколько лет работали вместе в экономии. Тогда же она и замуж вышла за скотника Омелько Хрена, удивив этим не только всех дворовых, но и всю Ветровую Балку. Первая красавица на всю усадьбу, по которой вздыхали немало пригожих хлопцев, даже из зажиточных семей, она выбрала себе пару — хромого парня лет на десять старше ее, к тому же из батрацкой семьи с дедов-прадедов. Но он был с твердым характером, очень добросовестный и не по летам серьезный. Ульяна, как видно, не раскаивалась. Родив за эти семь лет трех девочек (самая меньшая в люльке), осталась такой же, как и в девках была, — веселой, любознательной. Артем с интересом слушал ее. И сам с охотой отвечал на ее расспросы о Славгороде. Так незаметно прошло время до прихода Омелька.

А еще раньше пришел Лаврен Тарасович. Услышав разговор у зятя в хате, он только разделся у себя и поспешил сюда, на посиделки, пока старуха вернется из церкви, от вечерни. Пришел с очень интересной новостью. Шел сейчас из села вместе с конюхом Микитой. Оказывается, его вызывал Пожитько в волость. Восстановил на работе. И Рябокляч был при этом. Видать, ревкомом решали.

— А как же теперь будет с забастовкой? — первой не выдержала Ульяна.

— Да какая же теперь забастовка?! Для чего? — ответил отец. — Раз Микита снова на месте.

Тут как раз в хату вошел хозяин. Даже не дав ему раздеться, Ульяна спросила:

— Ты слышал, Омелько?

— Слышал.

Он снял свитку и стал над ведром мыть руки. Ульяна сливала ему молча. У них не было заведено расспрашивать. Сам все скажет, когда найдет нужным. Вот он вытер руки и, вешая на крючок полотенце, покачал головой и сказал, усмехаясь: