Артем

Долой самодержавие!

Да здравствует демократическая республика!

В первых рядах партера продолжали оставаться полицмейстер и другие чины полиции в форме и без нее. Эти господа были лишены возможности передвижения. Со всех сторон зала, в проходах стояли стеной рабочие, пройти через их строй и покинуть помещение было делом физически невыполнимым. Одно место в выступлении Артема представители власти прослушали с особым вниманием. Артем бросил в зал боевой клич:

— Запасайтесь оружием, товарищи! Организуйтесь в боевые дружины! Чем скорее мы победим, тем меньше будет кровопролития, тем скорее для всей России наступит желанная свобода!

Речь Артема была прослушана в полной тишине, но когда он закончил говорить, как лавина с гор, обрушились в зал аплодисменты. Они бушевали около пятнадцати минут и закончились пением «Марсельезы». Когда публика начала расходиться, в зал проникла большая группа полицейских. Они бросились к сцене, где только что стоял Артем. Но полицейских встретила добрая сотня молодцов, преградившая им путь за кулисы. Артема окружили заводские ребята. Кто-то сбросил с себя ярко-красную рубаху, на себя надел косоворотку Артема. Отдали Артему соломенную шляпу, а у него взяли кепку.

Переодевание было произведено молниеносно. Две девушки, одна из них член партии, подошли к Артему. Ему сообщили, что сегодня ночь он проведет на Сабуровой даче. Даша Базлова, так представили Артему одну из двух девушек, работает фельдшером в отделении для буйнопомешанных. Место это абсолютно экстерриториальное, не доступное для посторонних людей. Там в полной безопасности товарищ Артем может пробыть любое количество дней и ночей. Артем поблагодарил товарищей за заботу и сказал девушкам:

— Идите вперед, а я буду пробираться за вами, чтобы не привлечь внимания полиции. Здесь сейчас много переодетых шпиков.

Девушки пошли к выходу. Весь Народный дом был оцеплен полицейскими, и с большим трудом они прорвались на улицу. Девушки медленно пошли по направлению к земской больнице.

Мария Львовна — так звали товарища, которому было поручено связаться с работниками Сабуровой дачи, — сказала Даше Базловой, фельдшерице психиатрического отделения больницы:

— Боюсь за Артема, не схватили ли его жандармы…

Девушки прошли еще квартал. Позади послышались чьи-то шаги. Подозрительная личность в соломенной шляпе догоняла девушек. Они пошли быстрее, и вдруг громкий смех раздался в темноте, и неизвестный назвал себя. Это был Артем. Он что-то сказал смешное относительно храбрости девушек и сразу же озабоченно спросил:

— Как отнесется доктор, заведующий отделением, к моему появлению? Квартира ваша идеальная в смысле безопасности, я давно уже мечтаю обосноваться на Сабуровой даче, но как бы доктор не донес в полицию о наших планах.

Даша возразила, что доктор очень хороший и честный человек.

— Перед нашим доктором Петром Петровичем Тутышкиным, лучшим из врачей в больнице, когда он появляется в отделении, сиделки и служители не встают, он запретил им это. Доктор знает, куда я пошла, больше того — он заменяет сейчас меня на дежурстве… За доктора не беспокойтесь.

Артем с группой заключенных в Воронежской тюрьме. 1902 г.

Сабурова дача. Здание пансионата для душевнобольных в Харьковской психиатрической больнице. Конспиративная квартира Артема.

Из дела Артема в охранном отделении.

Артем (справа) в Пермской тюрьме. 1908 г. (Рис. художн. Журавлева.)

Тревожные и радостные дни мая

Как обычно, только три часа спал в эту ночь Артем. На зорьке его проводили из больницы, и он отправился на Паровозный завод. Было чудесное майское утро. Солнце, ослепительно яркое, поднималось над умытым ночным дождиком Харьковом. Всюду стояла праздничная тишина. Только множество переодетых полицейских шпиков и военных «оживляли» улицы. Как и было решено комитетом партии, в воскресный день бастовали работники обслуживающих население профессий. Демонстраций в этот день не было. Силы противостоящих лагерей отмобилизовались лишь к понедельнику 2 мая. Именно в этот день должны были забастовать рабочие крупнейших предприятий Харькова.

2 мая утром над городом раздался голос Паровозного завода, старшего в семье харьковских заводов. Как и в январе 1905 года, он низким, простуженным басом издавал короткие тревожные звуки. Гудок паровозного был условным сигналом. Рабочие других заводов, услышав голос «отца», бросали работу и шли к центру города. На паровозном из утренней смены в три тысячи человек на работу явилась только тысяча.