Артефакт

Летний ветерок метался по пустынным улицам, как резвящийся щенок. Похоже, он уже вымел из города весь мусор, в том числе и банкноты, так что пополнить финансовые ресурсы мне было нечем, но я не беспокоился… На обратный путь у меня ушло не так много времени. Больше я не останавливался на каждом углу поглазеть на чудную лепнину или живописное смешение архитектурных стилей этого божественного города. Теперь у меня был деловой настрой – у меня была задача… хотя я по-прежнему не понимал – что именно мне предстоит сделать…

Я чинно шествовал в сторону Кирочной, перекатывая в голове не мысли, а скорее невнятные ощущения – то, что осталось у меня после очередной изнурительной беседы с величавым стариком, усердно пестующим в людях безумие…

В какой-то степени я понимал, что наш разговор был довольно странным, даже на фоне всех остальных странностей этого мира. Мне пришло в голову, что старик вообще не мог знать историю с печатями, так как я ему про это ничего не рассказывал. Но он знал… И это меня почему-то нисколько не удивляло. Пожалуй, даже Кегля со своей квантовой «историей» не имел тут шансов меня удивить…

Подходя к своему дому, я увидел худощавого, заросшего щетиной человека в плаще, который вышел из моего подъезда. В руке у него был пистолет. Он остановился, беспокойно озираясь. Это был Насим.

Я улыбнулся, припомнив бедолагу Гельмана, от которого шарахались прохожие в подозрительно схожих обстоятельствах… Но Насим меня, кажется, не видел. Он вертел головой, словно пытался понять, где находится. Я подошел к нему почти вплотную – он посмотрел сквозь меня и отвернулся… Я окликнул его, и он снова уставился на что-то за моей спиной, напряженно прислушиваясь.

– Что случилось? – спросил я по-французски.

– Валентин? – хрипло откликнулся он. – Где ты?.. Что это за фокусы?

По его лицу струился пот, и вообще – похоже было, что он весь взмок.

– Что ты тут делаешь? – нахмурился я, заподозрив неладное.

– Ты знаешь… – осклабился он злорадно и выстрелил. Я едва успел уклониться, но он продолжал палить в прежнем направлении. Пули крошили штукатурку дома напротив.

«Юлия…» – испуганно вспомнил я и, оттолкнув Насима, вломился в двери подъезда. Он распростерся на асфальте, безбожно ругаясь на своем плохо пригодном для этого картавом языке…

Лестница неожиданно вскружила мне голову, словно я был сильно пьян. Пока я поднимался с лихорадочно бьющимся сердцем и тяжелым предчувствием в нем, солнце за окнами померкло: серая хмарь, будто грязная вата, мигом окутала небо. Я застыл на месте, протянув руку к медальону… И тут на меня навалилась вся та безумная мешанина, которую я только что «переварил». «Не-е-т… – сообразил я. – Это уж точно сон! Такого не случается ни в каких реальностях…» Только проснулся я, стоя на лестничной площадке, и у меня отчаянно колотилось сердце… «Рыба»… – одурело вспомнил я.

Сверху мимо меня пролетел окурок, и послышался звук захлопнувшейся двери… Моей двери. Это придало мне сил. Я поднялся еще на два пролета и вспомнил, что у меня нет ключей. Однако ключи и не понадобились – дверь не захлопнулась – щеколду кто-то заботливо прикрутил. Благодаря этому предусмотрительному курильщику я проник в свою квартиру почти бесшумно. С кухни доносились голоса, преимущественно мужские… Что-то слезливо вякнула Ирка…

Когда я появился на кухне, Ирка заметила меня первой.

– Вот он! – с надрывом в голосе воскликнула она, обличительно ткнув в меня пальцем.

А первое, что заметил я, был Кегля… Мертвый Кегля… Кажется, последний мертвый Кегля в этой треклятой вселенной… Он лежал на полу посреди кухни, широко раскинув в стороны руки, и на его белом как мел лице застыло изумление. На стареньком застиранном пуловере Кегли, на груди, красовалось уродливое багровое пятно впитавшейся крови – такое уже не отстирать… Не знаю, была ли смерть Виталика настолько «изумительна», насколько это увековечила его застывшая мимика, но что его могло так изумить, я знал точно, да и Иркин указующий перст был вполне красноречив: Кегля пал от руки своего лучшего друга… Того самого, кто божился ему, что не станет придерживаться каких-то дурацких, безумных древних церемоний… И церемониться не стал…

Зато этот друг проявил «недюжинное» коварство, и я даже знал, зачем он это сделал: ему очень хотелось достать меня. Кажется, его стихией была пылающая жажда земли?.. Ему явно не нравился ветер, который веет, где хочет. И он добился своего: подпалил мою грешную душу… Только это пламя было холодным, как здешняя вода, да и ветер его явно поддерживал…

В кухне было двое мужчин в штатском – видимо, опера – и один мент в форме. Тот, что в форме, направил на меня автомат, а один из штатских достал наручники.

– Будьте любезны, – протянул он их мне со странно заискивающим выражением на лице.

Я молча подошел к тому, что был в форме, взял автомат за цевье и отвел в сторону. Он смотрел на меня выжидающе, словно ему было еще что-то непонятно.

– Послезавтра… – отчего-то охрипшим голосом сказал ему я.

– Что? – растерянно переспросил он.